Нежные мелодии связывали ушедшие времена и надежды на будущее тонкими нитями, сплетавшимися над ночным Валé. Паузы между песнями заполнял монотонный, на одной ноте, стрекот сверчка. А вскоре Николь остановила патефон и запела сама:
Казалось, она выговаривает слова не дыша. Дик порывисто встал.
– В чем дело? Вам не нравится?
– Конечно, нравится.
– Этой песенке еще дома меня научила наша кухарка.
– А эта нравится?
Она улыбнулась, собрав в эту улыбку и стараясь донести до него все, что пело внутри ее, простодушно преподнося ему себя за такую малость, как мимолетный отклик, как всего один лишний удар взволнованного сердца. Минута за минутой в нее вливались сладость и свежесть плакучих ив и окружающего ночного мира.
Она тоже встала и, споткнувшись о патефон, уткнулась в грудь Дику, непроизвольно сомкнувшему вокруг нее кольцо своих рук.
– У меня есть еще одна пластинка, – сказала она. – Вы слышали когда-нибудь «До свидания, Летти»? Наверняка слышали.
– Вы не понимаете. Признаться честно, я вообще ничего такого не слышал.
«Не знал, не пробовал, не нюхал ничего, кроме разгоряченных девиц в духоте тайных уголков», – мог бы добавить он. Молоденькие служанки, которых он знавал в Нью-Хейвене в 1914, целовались, упершись руками в грудь мужчины, чтобы оттолкнуть его сразу после поцелуя. И вот теперь этот едва избежавший гибели обломок крушения дарит ему сокровенную суть целого неведомого континента…
В следующий раз они встретились в мае. Обед в Цюрихе стал тестом на предосторожность. Разумеется, логика его жизни подсказывала держаться подальше от этой девушки, тем не менее, когда мужчина за соседним столиком уставился на нее вызывающе горящим взглядом, подобным неисследованному мощному излучению, Дик повернулся к нему с любезным видом, таившим такую угрозу, что тот немедленно отвел глаза.
– Это просто любитель попялиться, – бодро заверил он Николь. – Его заинтересовало ваше платье. Зачем вам столько разной одежды?
– Сестра говорит, что мы очень богаты, – смущенно объяснила она. – Бабушка оставила большое наследство.
– Ну, тогда я вас прощаю.
Будучи значительно старше Николь, Дик добродушно забавлялся ее юношескими восторгами и невинным тщеславием, тем, например, как, выходя из ресторана, она словно бы невзначай задержалась перед зеркалом в вестибюле, чтобы получить от неподкупной амальгамы подтверждение своей красоты. Он радовался тому, как теперь, когда она сознавала, что богата и хороша собой, ее пальцы захватывали все больше октав на клавиатуре жизни. Он честно старался отвадить ее от мысли, что это он собрал и склеил ее из осколков, и искренне хотел видеть ее счастливой и уверенной вне всякой связи с ним, однако трудность состояла в том, что рано или поздно Николь все равно приносила и складывала все к его ногам – как жертвенную амброзию, как ритуальный мирт.
Лето Дик встретил, уже прочно обосновавшись в Цюрихе. Он собрал статьи и прочие материалы, наработанные во время службы в армии, и выстроил из них композицию книги, которую собирался опубликовать – «Психология для психиатров». Издатель, он полагал, у него уже был, а для того, чтобы выправить ошибки в немецком языке, он подрядил бедного студента. Франц считал, что он слишком торопится, но Дик оправдывал поспешность издания скромностью темы.
– Это материал, которым я никогда больше не буду владеть так хорошо, как сейчас, – продолжал он убеждать Франца. – А интуиция подсказывает мне, что эта проблема не легла в основу фундаментальных исследований лишь из-за отсутствия практического признания. Слабость нашей профессии состоит в том, что она привлекает людей немного ущербных и надломленных. Вот они и компенсируют свои изъяны в рамках профессии, тяготея к клиническим, «практическим» исследованиям и побеждая, таким образом, без борьбы.
Вы же, Франц, совсем другой случай, вы безупречно цельный человек, и вам эта профессия была назначена судьбой еще до рождения. Благодарите Бога за то, что у вас нет никаких «отклонений», я, например, решил стать психиатром только потому, что некая девица в оксфордском колледже Святой Хильды посещала лекции по психиатрии. Может, это прозвучит банально, но я не хочу, чтобы те идеи, которые у меня есть сейчас, были смыты несколькими десятками выпитых кружек пива.