Ночь полководца

- Ого, здорово! - искренне одобрил Горбунов.

Маша недоверчиво вгляделась в лицо Дуси; посветлевшее от потери крови, оно было сдержанным, непроницаемым, и только узкие, чуть раскосые глаза слишком ярко горели на нем.

- Сразу оба и вручат теперь... - сказала Максимова.

"Бредит она..." - заподозрила-Маша, ничего не слышавшая раньше об этих наградах. Но раненая девушка говорила так уверенно, что Рыжова заколебалась.

- Точно... Оба и вручат, - подтвердил Горбунов и снова повернулся к Маше.

- Подумать только... Целые сутки вы были здесь... а я вас не видел, проговорил он. - Но теперь вы никуда не уйдете...

- Как это никуда? - пропела Маша весело.

Максимова попыталась сесть на носилках.

- Сам полковник Богданов представил меня, - сказала она глухо, настойчиво, требуя внимания к себе.

- Значит, получишь... - заметила Маша неопределенно.

- Да... - Глаза Максимовой были устремлены теперь куда-то мимо Маши. Скоро, наверно, получу.

"Врет она все... Ох, бедная!" - едва не вскрикнула Маша, охваченная раскаянием и жалостью.

- Дусенька, может, тебе дать что-нибудь? - ласково спросила она.

- Нет, не надо... - Максимова секунду помолчала. - Знаете, я не за орденами на фронт пошла, но все-таки приятно... Правда?

- Ну, еще бы! - сказал Горбунов. Он был прямодушен и не сомневался в том, что отважная, по-видимому, девушка говорит правду.

- Обидно, что так глупо ранило меня... с самолета, не в бою... продолжала Дуся.

- Ничего, отлежишься, - убежденно сказала Маша.

Она подошла к Максимовой и, склонившись, почувствовала на своем лице горячее дыхание.

- Вот... представили меня, - повторила Дуся, глядя в лицо Рыжовой неразумными, горящими глазами.

- Поздравляю тебя, Дусенька, - торопливо сказала Маша.

- Да, вот... К ордену Ленина... - Максимова удовлетворенно улыбнулась и, сомкнув веки, умолкла.

В комнатке начало темнеть. Красные квадраты солнца переместились на стену и там быстро тускнели. Максимова уснула за занавеской; Горбунов и Маша тихо разговаривали. Температура у старшего лейтенанта падала, лицо его, поросшее соломенной бородой, увлажнилось.

- ...Полтора часа вас Юрьев оперировал... - рассказывала Маша. - А я у дверей стояла...

- Честное слово? - не поверил Горбунов.

- Конечно... Очень трудная операция была.

- Ну, спасибо, - сказал он, признательный Маше вовсе не за то, что она, быть может, спасла его, - это не вошло еще в сознание Горбунова, - но потому, что он был растроган.

- Юрьева надо благодарить, - горячо поправила Маша, взволновавшись при мысли, что профессор мог и не оказаться в медсанбате.

Санитары внесли в комнату раненого с уложенными в шины ногами. Он находился еще под наркозом и что-то неразборчиво бормотал. Маша распорядилась, как поставить носилки, потом поправила подушку под бессильной, тяжелой головой, заглянула в угол к Максимовой и принялась готовить какое-то питье. Но, делая свое дело, она часто посматривала на Горбунова и улыбалась, отворачиваясь, чувствуя на себе его взгляд.

Юрьев появился в палате неожиданно; за ним следовал Луконин, командир медсанбата. Профессор был еще бледнее, чем утром, речь его звучала тише и медленнее. Он только что отошел от операционного стола и, сменив халат, отправился в обход своих пациентов.

- А, великодушная девушка! - приветствовал Юрьев Машу. - Как чувствуют себя ваши подопечные?

- Товарищ генерал-майор... - тоненьким голоском начала Рыжова и запнулась от невозможности высказать все, что она испытывала сейчас к этому человеку.

- Ну, ну... - проговорил Юрьев ободряюще и подошел к носилкам Горбунова.

- Вот и ваш "никто"... - вспомнил он. - Что же, молодцом выглядит! Температура как?

Маша ответила, и Юрьев одобрительно закивал головой.

- Товарищ генерал-майор!.. - просительно произнес Горбунов, глядя снизу в наклоненное над ним бескровное лицо. - Не отсылайте в госпиталь, разрешите здесь остаться...

Юрьев посмотрел на Машу, потом на старшего лейтенанта.

- Думаете, там хуже будут за вами ухаживать? - пошутил он. - Впрочем, готов с этим согласиться... Но оставить вас здесь даже я не в силах...

Около Максимовой профессор постоял дольше, слушая ее пульс. Рука спящей девушки, почти мужская, с аккуратно подрезанными ногтями, покорно свисала, схваченная на запястье тонкими пальцами Юрьева.

- Бредит она все время, - доложила Маша. - Всякие фантазии выдумывает.

- Пусть спит, - сказал профессор, - не тревожьте ее...

Не задержавшись около третьего раненого, он сел возле столика. Он был очень утомлен, но вновь обретенная уверенность в себе приятно возбуждала профессора. Его окружали люди, возвращенные им к жизни, и он переживал особое чувство как бы своего права на них.

- Ну-с? - проговорил Юрьев, поглядывая по сторонам, часто похлопывая ладонью по колену.

Все молчали, ожидая, что скажет профессор, но и он сам чего-то ждал от окружающих.

- Давно в армии, Маша? Кажется, Маша? - спросил он.

- Давно уже... На третий день войны я ушла... - Девушка выглядела оробевшей от переполнявшего ее трепетного уважения.

- Сколько вам лет?