Ночь после выпуска

– Все?.. Но вы, Иван Игнатьевич, сами только что сказали: кто из нас не грешит – как все, так и я, под общую сурдинку. Смазанные и сглаженные личности – помилуйте! – не нелепость ли? Вроде сухой воды, зыбкой тверди, лучезарного мрака. Личность всегда исключительна, нечто противоположное «как все».

– Если вы о Студёнцевой, так она и прежде была исключительна, не отымешь.

– Она отличалась от остальных только тем, что это «как все» удавалось ей лучше других. И вдруг взрыв – не как все, себя выразила, не устрашилась! Событие, граничащее с чудом, Иван Игнатьевич.

– Ну уж и чудо. Зачем преувеличивать?

– Если и считать что-то чудом, то только рождение. Родилась на наших глазах новая, ни на кого не похожая человеческая личность. Не заметили!

– Как же не заметили, когда весь вечер ее обсуждали.

– Заметили лишь ее упреки в наш адрес, о них говорили, их обсасывали, и ни слова изумления, ни радости.

– Изумляться куда ни шло, ну а радоваться-то нам чему?

– Нешаблонный, независимо мыслящий человек разве не отрадное явление, Иван Игнатьевич?

– М-да… – произнес Иван Игнатьевич, с сомнением ли, с осуждением или озадаченно – не понять.

Они двинулись дальше.

Их шаги громко раздавались по пустынной улице – дробные Ольги Олеговны, тяжелые, шаркающие Ивана Игнатьевича. Воздух был свеж, но от стен домов невнятно веяло теплом – отдыхающие камни нехотя отдавали дневное солнце.

22

Слово «убить», которое так часто встречалось в книгах, звучало с экранов кино и телевидения, вдруг обрело свою безобразную плоть.

Натка на пригибающихся ногах, слепо вытянув вперед руки, двинулась к скамье.

Вера сдавленно всхлипнула. Игорь – остекленевший взгляд, одеревеневший нос, темный подбородок – стал сразу похож на старичка, даже штаны спадают с худого зада.

Виновато переминался Сократ с гитарой. Юлечка застыла в наклоне – вот-вот сорвется бежать.

А тишина продолжалась. И шумело далеко в ночи за городом шоссе.

Вера всхлипнула раз, другой и разревелась:

– Я… Я вспомнила…

– Нам теперь будет что вспомнить, – глухо выдавил из себя Игорь.

– Я… Я в кабинете физики… трансформатор… пережгла. Один на всю школу и… дорогой. Генка сказал… – Плечи Веры затряслись от рыданий. – Сказал, это он сделал. Я не просила, он сам… Сам на себя!

– А меня… Помните, меня из школы исключили? – засуетился Сократ. – Мне было кисло, фратеры. Мать совсем взбесилась, кричала, что отравится. Кто меня спас? Генка! Он ходил и к Большому Ивану, и к Вещему Олегу. Он сказал им, что ручается за меня… А мне сказал: если подведу, набьет морду.

Игорь судорожно повел подбородком.

– О чем вы? – выкрикнул он сдавлено. – Трансформатор!.. Генка никогда не был таким… Таким, как сегодня! Трансформатор… Вы вспомните другое: я, ты, Сократ, все ребята нашего класса, да любой пацан нашей школы ходил по улице задрав нос, никого не боялся. Каждый знал – Генка заступится. Генка нашим заступником был – моим, твоим, всех! А сам… Он сам обидел кого-нибудь?.. Просто так, чтоб силу показать… Не было. Никого ни разу не ударил!.. И вот нас сегодня…

– Опомнись! – резко оборвала Юлечка. – Мы же раньше его обидели! Все скопом. И я тоже.

– А я… Я ведь не хотела… – заливалась слезами Вера. – Я откровенно, до донышка… Он вдруг обиделся… Не хотела!

– Юль-ка-а! – качнулся Игорь к Юлечке. – Скажи, Юлька, как это мы?.. Чуть-чуть не стали помощниками Яшки.

– Стали! – жестко отрезала Юлечка. – Согласились помочь Яшке. Молчанием.

На скамье в стороне сидела Натка, прямая, одеревеневшая, с упавшими на глаза волосами, с увядшими губами.

– Нет, Юлька! Нет! – Тоскливое отчаяние в голосе Игоря. – Нет, не успели! Слава богу, не успели!

– Согласились молчать или нет?

Бледное, заострившееся личико, округлившиеся, тревожно-птичьи глаза в упор. Игорь сжался, опустил взгляд.

– Согласились или нет?!

Игорь молчал, опущенные веки скрывали бегающие зрачки. Молчали все.

Натка, окоченев, сидела в стороне.

– Раз согласились, значит, стали!.. Уже!.. Пусть маленькими, пятиминутными, но помощниками убийцы!

Игорь схватился за голову, замычал:

– М-мы-ы! М-мы-ы – его!..

– А я не хотела! Не хотела! – захлебывалась Вера.

– А я хотел? А другие? М-мы – его!

Игорь мычал и качался, держась за голову.

Натка, деревянно-прямая на скамье, подняла руки, неуверенно, неловко, непослушными пальцами, как пьяная, стала заправлять упавшие волосы. Так и не заправила, обессиленно уронила руки, посидела, мертво, без выражения глядя перед собой, сказала бесцветно:

– Я пойду…

И не двинулась.

Тишина. Далеко за городом шумело шоссе.

Игорь опустил руки, обмяк.

– Юль-ка… – снова просяще заговорил он. – Не были же такими… Нет… Ни Генка, ни мы…

Тишина. Обмерший город внизу – темные кварталы, прямые строчки уличных фонарей да загадочный неоновый свет над вокзалом. Шумело шоссе.

– Юль-ка… Я чувствовал, чувствовал, ты по мнишь?

Глядя в сторону, Юлечка ответила тихим, усталым голосом:

– Не лги… Никто из нас ничего не чувствовал… И я тоже… Каждый думает только о себе… и ни в грош не ставит достоинство другого… Это гнусно… вот и доигрались…

Опираясь на спинку скамьи, Натка наконец с трудом поднялась: