Ночь с открытыми глазами

— Ты сказал, тебе надо чем-то помочь, — напомнил я. — И что ты растерянный человек.

— Вот ты и поможешь, поможешь, — быстро заговорил он, — если правду напишешь. У тебя будет книга о Наставнике? Или про всех нас?

— Рано еще говорить о книге.

— Книгу надо, чтоб правда, — повторил он. — Люди что видят? У нас — победы, победы. А ценой чего победы? Рушится человек. («А это выражение ты где прочитал?» — чуть не вырвалось у меня). Наставник устроил, что мы все под ним. Эта новая система подготовки, немецкая, что ли… как она тебе?

— Новая? Недавно появилась?

— Нынешней весной. Наставник где то выискал, говорят, за границу ездил. Ты думаешь, сколько выдержишь с такой системой? Быстро из тебя выкачают, выжмут все полезное. Жизни нет, давёж. Наставнику одно — вперед, вперед. Все выжал из человека — до свидания, прекрасное создание, другие найдутся… Я, может, без футбола жить не могу. Что теперь со мной будет? Я у него на пороге. Обратно идти на завод? Пойми, как это, когда человек к футболу прикипел на всю жизнь… Правильно кто-то сказал: у нас Зурбаган, романтика борьбы и сильным житье, сильные выживают. Ты уже почувствовал нашу атмосферу или нет?

— Немного.

— Степка Чинорьян и Генка Гуреев — вот тебе атмосфера. Черт их добыл где-то, Степка уже и не играет, на запасных сидит, а смотри, как Наставник за него горой. А он горой за Наставника. И Генка. Мне тоже от них доставалось, когда лишнее слово скажу.

— Доставалось?..

— А ты, что, не знаешь? Узнаешь. Это у них называется «приводить к тихому знаменателю». А нашим ребятам нравится такая железная атмосфера. Тем, нашим, которые в рост идут. Они готовы молиться на Владимира Алексеевича. Неизвестно же, кому придется завтра в аут. Каждый думает: авось не мне, авось до конца карьеру сделаю, выйду в экстра-класс. А Наставнику наплевать на нашу карьеру, он на свою работает.

— Вот он узнает о нашем разговоре, — вставил я, потому что очень уж Славка разгорячился.

— Ты, что ли, вдруг да расскажешь? А мне все равно. Я для вас отрезанный ломоть. Я правду везде буду говорить. Доберетесь до меня, шиш вам. Ты правду пиши, вот что… Послушай, — он остановился, — а все эти наши денежные комбинации, ведь они, по-моему, против закона?

— Разобраться еще надо, — заметил я. Мне сейчас не хотелось говорить на эту тему.

— Опоздал человек на десять минут на тренировку или еще что — плати «добровольно» десять рублей. С тобой такого не случалось?

— Нет.

— Будет. Это ж против закона, такая добровольность. Наставник говорит, деньги идут в спортивный фонд города. А на самом деле куда? Стадион построили, массажистов пригласили — это Степан Емельянович сумму выискал, директор завода, он такой болельщик…

Многое из того, о чем говорил Славка, уже не было для меня открытием: кое-что я узнал за три недели в «Экспрессе». Особенно за последние две, когда играл в первой команде, этой самой. Сюда, кстати, вовсе не рассчитывал попасть, полагая, что и во второй команде сумею собрать все, что нужно. Однако у Наставника были свои соображения. В сером невзрачном, поношенном костюме и такой же кепке появлялся он на тренировках второй команды, где я оказался в начале своего нынешнего журналистского отпуска. Однажды отозвал меня — я и не знал еще, что это он сам, Владимир Алексеевич Цунин — и спросил приглушенным баском:

— Давно играешь в футбол?

— Как сказать… вообще-то давно, — ответил я. — Был перерыв…

— Хочешь попробовать в первой?

Я растерянно молчал.

— Людей не хватает, — продолжал он как бы про себя, поморщившись, — искать надо. В общем, приходи, будь завтра у нас на тренировке. Предупреждаю, придется тяжело, а получится ли что-нибудь — неизвестно…

Через несколько дней он сказал, что возьмет меня в Среднюю Азию, где ожидались календарные игры («у тебя отпуск, это нам кстати»). Эти матчи, стало быть, и решат, буду я в команде или нет. Узнав о моей поездке, Наташа поджала губы:

— Тогда я соберусь к сестре, пока отпуск не кончился, пять лет ее не видела. Не все ли равно, где тебя ждать?

…Узнал многое. Например, что в Закаспийске живет Паша Сорокин, который до середины прошлого сезона был центральным полузащитником «Экспресса».

Встретиться с этим человеком мне было очень нужно. Из-за Славки не удавалось: он, Сорокин, сегодня в ночь работает на своей насосной станции, наверняка уже ушел. А завтра утром мы улетаем…

— Знаешь что? — прервал я Славку. — Ты все — правда, правда. Наставник тебя выбрасывает, и ты его «разоблачаешь». Сколько играл, и тоже поддакивал ему, и нравились эти порядки, железные, как ты говоришь. Доверие у тебя на ябеду смахивает, вот что. Теперь я тебе тоже правду скажу. Книжку я про вас писать не собираюсь… сейчас, по крайней мере. А ты эту правду о Наставнике своем не испугайся в другом месте выложить.

— В каком другом?

— У нас в городе, в милиции. Когда будешь рассказывать о том, что у тебя произошло с Нэмиром, и почему на нем оказался твой плащ. И зачем ты ездил в Космос. Я узнал…

Говоря это, я круто повернулся к Славке. Но на лице у него не было ничего.