Ночь Волка

— А-а, — отозвался Марат, почувствовал, как лицо покрывается испариной, — на зубах что-то скрипит.

— Это сажа, — сказал Шилов, — он поддал еще раз и присел.

— Пар есть? — спросил он.

— Есть, есть, — задушенным голосом ответил Марат, горячий воздух перехватывал дыхание, — хорошо.

И сказал он, что это хорошо, — добавил Шилов, подсел к Марату, закрывая уши. На носу его висела крупная капля.

— А что, башка-то болит до сих пор?

— Да.

— Ничего, сейчас пройдет, надо было похмелиться.

— Я не похмеляюсь.

— Ну и дурак.

— Сам дурак. У меня не от этого башка болит, а от угара. Говорил Гале, не закрывай вьюшку раньше времени, она все равно закрыла.

— Да, Галя — женщина упертая, чижолая.

— Это оттого, что она до сих пор не замужем, — сказал Марат, — вот, женишься на ней, она проще станет, и добрее.

Шилов что-то буркнул в ответ неразборчивое. Марат вопросительно посмотрел на Шилова. Капля, все еще свисала с носа, или это была уже другая капля. Подождав, пока она упадет, Марат спросил:

— Или ты думаешь, что обойдется?

— Вполне возможно, — бодро сказал Шилов, — ты вот на всех своих любовницах женился, они, что добрее становились? То, что ты сейчас не женат, говорит само за себя.

— Понимаешь, дело в том, что я женился на них слишком рано, чтобы они могли оценить мой поступок, или слишком поздно, исполняя, так сказать моральное обязательство. Жениться надо вовремя.

— Ну, тогда, я припоздал.

— А Бога ты не боишься? — лениво спросил Марат, — дело ведь не в том, что ты на ней не женишься, а в том, что ты ей не оставляешь шансов выйти за другого. Ей же не двадцать лет, и даже не тридцать. Нехорошо это.

— Ах, мон дье, Марат Иванович, — задушевно сказал Шилов, — кто вообще может знать, что хорошо и что плохо в этом мире. Ну, допустим, расстался б я с Галей, вышла бы она замуж за какого-нибудь подлеца и была бы несчастна, глядишь, уже развелась бы к этому времени, осталась бы с дитем на руках. А со мной ей хорошо, и мне с ней хорошо. Я, лично, считаю, что мне ее Бог послал.

— Интересно бы узнать еще ее мнение, — сказал Марат.

— Пошли отдохнем, — предложил Шилов.

Облились водой, и перешли в предбанник.

— На каких только шалавах я не женился, — задумчиво сказал Марат, — знаешь, как сказал Иосиф Бродский: " Привет тебе Тиберий, две тыщи лет назад, ты тоже, как и я женатым был на бляди".

— Как голова? — спросил Шилов.

— Кровь стучит в висках, не знаю, — ответил Марат.

Со всех щелей предбанника, а особенно от двери тянуло дымным холодным воздухом, но пока это было приятно для разгоряченных мужчин.

— Кровь у тебя сейчас разойдется в сосудах, и боль пройдет, — сказал Шилов. — А я, Марат Иванович, по поводу твоих упреков вот что тебе отвечу. Ты — человек благородный и по отношению к женщинам ведешь себя благородно как с равными. И в этом твоя беда, потому что женщина в принципе не человек.

— Шилов, кажется, ты договорился.

— А я настаиваю на своих словах и берусь доказать.

— Ну, попробуй.

— Коварство женщин, ставшее нарицательным, объясняется тем, что она, в отличие от мужчины, в большей степени подвержена природным инстинктам, то есть, она в большей мере животное, чем человек. Любить она будет того, кто ей по душе, спать с тем, кто ее больше удовлетворяет, родит дитя от наиболее породистого, а уж замуж выйдет за того, кто это дитя лучше прокормит. И никакого коварства здесь нет. Это все природные инстинкты. И относиться к женщинам надо точно так, как они относятся к мужчинам. А ты с ними миндальничаешь. Правильно я говорю?

— Ну, это, смотря, какие женщины, — рассеянно сказал Марат, — пойдем похлещемся.

— Пойдем, — легко согласился Шилов.

За стол сели в пять часов. За окном было совершенно темно. Галино пророчество сбылось; мороз немного ослаб, но началась метель. Рассвирепевший ветер снегом бился в окна, заставляя утонченную Веронику вздрагивать. На столе лежали три картофелины, которые разыскал в подвале Шилов, сваренные в мундире, и банка консервированной морской капусты.

— Как кружит, как кружит, — заметил Шилов, вернувшийся из похода во двор. Просто Артур Чилингаров, какой-то — полярная романтика, зимовка на южном полюсе.

— Почему на южном? — спросила Вероника, — или, может быть, Шилов, вы считаете, что там теплее, чем на северном.

— Нет, о юная «язва», — ответил Шилов, — просто слово юг, мне милее, чем слово север.

Он зябко передернул плечами, потер руки и произнес:

— Ну, что, как говорил Антон Павлович, "надо нарочно долго гулять по осеннему саду, озябнуть, вернуться в дом, выпить большую рюмку водки и закусить укропным огурцом, потом погодить и выпить другую".

— Ну, Шилов, ты просто цитатник какой-то, — восхитилась Вероника, — Мао Дзе Дун.

— Девушка, Вы путаете причину и следствие. Мао Дзе Дун никого не цитировал, его цитировали, а мне до этого пока далеко.

— Ага, Шилов, вот ты и попался, — весело воскликнула Вероника, — Мао Дзе Дун всю жизнь цитировал Сталина, однако выдавал за свое.

Тут Шилов обиделся не на шутку:

— Ты держала камень за пазухой, — сердито заявил он, — однако вернемся к нашим баранам, то бишь, к водке.