Ночь всех проверит

Туристические наручни перед прогулкой защелкнули на запястье, и каждые тридцать минут мы отчитываемся в экран, что мы – в черте Зелена.

Рейнясу под присмотром своей Матруны гуляет с приветливой семейной парой. Я видел, как один раз киберняня выбросила вбок гибкую руку и схватила прыткого мальчишку, пытавшегося улизнуть в боковую ветвь прогулочной улицы верхнего яруса, а потом этой же рукой Матруна заставила его идти рядом с собой. Назад мальчишка идет спокойно: он забавляется «привязчивым мячиком». Мячик меняет картинки на боках и пищит всякую чепуху из мультиков. Рейнясу веселится и заставляет мячик прыгать. Мяч копирует его смех. Каким-то образом мальчик умудряется построить вполне осмысленный разговор с дешевой игрушкой, которая способна отвечать лишь в пределах нескольких десятков фраз. Матруна скользит рядом, нагруженная взятыми напрокат игрушками: это значит, плетеные коробки и этикетки у них новехонькие, а сами игрушки уже побывали в детских руках, а потом были возвращены в магазин, вымыты, отремонтированы и готовы служить вновь. На экономном Ило принято так поступать. Привозного здесь мало, планета избегает попасть в зависимость от Звездного флота, а местная промышленность, кстати, прекрасно организованная, все-таки не может угнаться за межпланетными производствами, ведь на Ило никто не работает ночью. И в этом отношении местные ничего менять не собираются. Иланцы очень гордятся тем, что их невозможно эксплуатировать круглые сутки, и в глубине души презирают вызвездков за то, что большинству космического человечества недоступна роскошь полноценного сна. Здешний народ здоровый, румяный, яркоглазый и склонный к преувеличениям во всем, что касается леса. Да, а насчет игрушек я забыл сказать – у иланцев с ними связано много пословиц, например: «Нет дороже своей цацки» или «Своя лялька из дому не ходит». Это они о том, что самая дорогая игрушка – та, которую ребенку сделали в семье, своими руками. Ее не надо сдавать обратно в магазин. Местные – большие мастера вручную делать разные игрушки, от изящных кукол до конструкторов, головоломок и моделей техники.

После прогулки скоростной лифт вернул нас из Зелена на верхний причал Лестницы в Небо.

Мы вышли на обзорную площадку над ухоженными полями Малеона. Здесь дул свежий ветер – сказывалась высота. Короткая тень от Лестницы в Небо отклонилась на север, и солнечные часы в основании грандиозной Лестницы, обслуживающей аэрокрафты, показывали полдень. Циферблат солнечных часов на земле выглядел более чем нарядно: башню-гномон окружали разноцветные секторы – поля, засеянные культурами разного вида. На границах секторов, на крышах каких-то строений, явно нежилых, нанесена разметка, что позволяло нам определять местное время.

Внимание Рейнясу привлек легкий двухместный самолет. Рейнясу загудел, расставил руки, перегнулся через перила Небесной Лестницы, не испытывая страха; еще бы – робоняня цепко держала его, перехватывая гибкими щупами за разные части тела, и живчик вертелся, испытывая себя и высоту.

Здесь я снова увидел эриданца и землянина, лениво рассуждавших о белошвейках в первый вечер на «Золотом грейпфруте».

На этот раз я встретился с этими типами лицом к лицу у перил обзорной площадки, наблюдая прыжки сьютов. На высоте, обжитой лишь аэрокрафтами, легко планировали люди в костюмах пестрой расцветки. Девять сьютеров, выстроившись клином, бросали реплики на лету, их речь улавливалась слухом даже на таком удалении, но слов было не разобрать.

Эриданец по своему обыкновению проворчал:

– Двести лет не переводятся желающие ломать себе шеи!

Его спутник, любуясь пейзажем, ответил:

– Если вы про вингсьютинг, то первые летуны пробовали планировать в конце двадцатого века, а это на тридцать годков больше, чем два столетия. Тогда немало ребят разбилось, испытывая костюм для полетов. Но в начале двадцать первого века вингсьютеры уже набирали больше двух километров по горизонту на один километр высоты.

Я уверился, что этот человек – землянин. При ходьбе он устойчив, но несколько тяжеловат. В нем нет гибкости вызвездка, привыкшего с раннего детства к ступеням, люкам и переходам всех видов и размеров. Так, как ходит он, ходят зимовники-флайлианцы. Но у флайлианцев смуглые лица и особый прищур глаз, они живут среди блистающих снегов своей планеты. Нет, этот точно землянин.

Неразговорчивый эриданец отвернулся и с крайним неодобрением смотрел на выкрутасы Рейнясу.

Я подошел к этим мужчинам.

– Рад познакомиться! Петре Браге, полковник Звездного флота в отставке. – Я представился первым, обращаясь больше к землянину.

– Филиас Фармопулос, – как заклинание произнес землянин, с готовностью протягивая для рукопожатия крепкую руку с короткими пальцами, улыбаясь и кивая головой. – Живу на орбитах Сириуса, но половину жизни провел на планете-матери. Кстати, я в молодости тоже увлекался вингсьютингом, сьютом по-здешнему.

Филиас Фармопулос, проследив за моим взглядом, оглянулся на прильнувшего к подзорной трубе спутника и представил его:

– Со мной Энге Лаперуз. Эридан.