В общем, приехав к матери, я сильно удивилась. Во-первых, выглядела она ужасно. Собственно, она никогда за собой не следила – не считала нужным, но сейчас всё стало ещё хуже. Беззубая, безволосая (не с редкими волосами, нет, а именно лысая, с несколькими торчащими волосинками), с обвисшим телом, – она выглядела как персонаж из фильма ужасов. Многие могут подумать, что это горе её подкосило, но я ответственно заявляю: это не так! Это следствие её наплевательского отношения к собственной внешности. Она принадлежит к тем женщинам, которые принципиально перестают следить за собой, как только выходят замуж. Мол, пусть муж любит меня такой, какая я есть! И если в молодые годы это не так пагубно сказывается на внешнем виде, то с возрастом разница между человеком, следящим за собой, и тем, кто пренебрегает элементарными правилами заботы о своём здоровье, просто разительна! Тем более, начав общаться с матерью, я заметила, что она совсем не грустит о потере мужа. Наоборот, она словно испытывает облегчение от его смерти. И единственное, что её беспокоит, так это предстоящее одиночество.
Она и раньше, лет десять-пятнадцать назад, говорила мне, что если папа умрёт, то она хотела бы жить вместе со мной, а не с Линой. Мол, она не доверяет её мужу, так как у того вечно камень за пазухой, и вообще она его боится. А мой муж более открытый, да и сама я добрее, чем Лина (это было единственный контекст, когда она поставила меня выше любимой дочери, когда говорила о своих планах в старости поселиться у меня). И тогда я отвечала ей, что не против, чтобы она жила с нами, при условии, конечно, если к тому времени свекровь отойдёт в мир иной, иначе она просто не пустит никого из моих родственников на свой порог. На этом мы и сошлись.
Но время шло, наши отношения ухудшались, а свекровь продолжала благополучно здравствовать, даже перешагнув восьмидесятилетний рубеж, и тогда женщина, родившая меня, поняла, что не может рассчитывать на меня в старости и переключилась на мою дочь.
В те редкие случаи, когда моя дочь приезжала в деревню, женщина, родившая меня, принималась обрабатывать её, говоря внучке, что хотела бы в старости жить у неё. Мол, в Москве и медицина лучше, и пенсии больше. Но что могла ответить на это моя дочь? Лишь уклончиво сказать, что пока у неё нет собственного угла, она не может никого к себе пригласить. Но если вдруг когда-нибудь у неё появится собственное жильё, то, конечно же, она с радостью пригласит бабушку к себе.
Этим подобные разговоры заканчивались, не налагая никаких обязательств на одну собеседницу, и пробуждая надежду на комфортную старость у другой.
И вот сейчас, когда я вновь появилась на её горизонте, показав, что я снова открыта для диалога, мать принялась зондировать почву, интересуясь, не обзавелась ли я в Москве собственной квартирой, и насколько прочно моё финансовое положение.
И хотя мои ответы её не порадовали, в глазах этой женщины я читала недоверие. Она не верила, что в моей жизни тяжёлый период, и я еле свожу концы с концами. Несмотря на поношенную курточку и заштопанные носки, в которых я приехала в деревню (и отнюдь не потому, чтобы там прибедняться, а потому, что я реально так хожу!), мать решила, что я нарочно скрываю от неё свои доходы, а также богатого мужа, которого она вместе с моей психически больной свекровью давно приписывают мне.
Мы сходили на кладбище, и я честно поведала матери, что отец явился ко мне во сне на девятый день после смерти. Он сказал, что знает, что умер, и ТАМ ему хорошо. Более того, он просил передать своей жене, чтобы она за него не волновалась, потому что ТАМ он всё чувствует, и волнения близких передаются ему и туда.
Собственно, ранее я уже передала матери этот разговор по телефону, но при личной встрече повторила его во всех подробностях.
Эта женщина знала, что я не вру, потому что подобные общения с умершими людьми, как и некоторые другие способности, – наше наследственная беда, которая шла по обеим веткам (по отцовской и материнской), именно поэтому во мне это и проявилось так ярко. И я всегда недоумевала: почему Линке из этой паранормальщины ничего не досталось? Живёт себе как обычный человек и горя не знает!
Полагаю, мать поверила мне, и я надеялась, что моя связь с отцом, которая не утратилась после его смерти, не только положительно охарактеризует меня, но и позволит отнестись ко мне с большим доверием, чем прежде. Но казалось, ей было всё равно. Зато ей было не всё равно, когда вечером я аккуратно заговорила о том, не оставил ли отец после себя завещания, и вообще, имею ли я право хоть на какое-то наследство.
Я поинтересовалась об этом просто на всякий случай, пребывая в полной уверенности в том, что не могу ни на что рассчитывать, так как всё давно уже переписано на Линулинку-золотулинку.
– Ты ведь не собираешься претендовать на рязанскую квартиру? – тут же ощетинилась мать.
– Конечно же, нет! – заверила я её. – Но если папа не оставил завещания, то я бы не отказалась от небольшой компенсации за свой отказ от наследства.