— Говорят, он может играть на низменных струнках, — заметил Хэвлок.
— Как очаровательно.
Она изобразила на лице искреннюю довольную улыбку и открыла большие двойные двери в другом конце комнаты.
— А, доктор, — промурлыкала она, вступая в парящий табачный дым. — Еще немного шампанского?
Ваймс спал, стоя в углу. Старый трюк ночных стражников и лошадей. Это даже нельзя назвать сном — можно умереть, если попробуешь держаться подобным образом несколько ночей подряд, но усталость немного снимает.
Кое-кто уже освоил этот прием. Другие же устроились за столами или на лавках. Похоже, никто не собирался возвращаться домой, даже когда сквозь дождь забрезжил серый рассвет, а в зал вошел Мордач с котелком странноватой каши.
Ваймс открыл глаза.
— Чаю, сержант? — предложил Мордач. — Настаивался час, два сахара.
— Ты просто спаситель, Мордач. — И Ваймс ухватился за кружку, словно в ней был эликсир жизни.
— А снаружи ждет какой-то пацан, говорит, что должен поговорить с вами, кха, и только, — доложил Мордач.
— Как он пахнет? — спросил Ваймс, отхлебывая горячий крепкий чай.
— Как днище клетки бабуина, сержант.
— А, Шнобби Шноббс. Я выйду. Принеси ему большую миску каши, хорошо?
Мордач неловко переминался.
— Если вы, кха, не против моего совета, сержант, не стоит поощрять подобных…
— Видишь эти нашивки, Мордач? Вот и отлично. Большую миску.
Ваймс, держа в руке кружку чая, вышел на сырой двор, где, прислонившись к стене, стоял Шнобби.
Все говорило о том, что день будет солнечным. И после ночного дождя будет много чего еще. Сирень к примеру…
— Что происходит, Шнобби?
Шнобби с минуту молчал, ожидая увидеть монетку.
— Везде довольно скверно, сержант, — наконец сдался он, но надежда все еще теплилась. — В Лоскутном закоулке убили констебля. Говорят, камнем попали. В стычке на Ворсовом Холме кому-то отрезали ухо. Кавалеристы, сержант. Везде идут бои. Все штаб-квартиры стражи сильно…
Ваймс уныло слушал его. Все это обычно до оскомины. Разъяренные напуганные люди с обеих сторон, и на всех давят сзади. Может быть только хуже. То, что творится на Ворсовом Холме и у Сестричек Долли, уже звучит, как зона боевых действий.
… как ангелочки подымаются выше…
— А на Цепной улице что-нибудь было? — спросил он.
— Всего лишь несколько людей, — отозвался Шнобби. — Немного покричали и разбежались, что-то вроде того.
— Точно, — кивнул Ваймс. Даже толпа не может быть настолько тупой. Простые ребятишки, горячие головы, да подвыпившие люди. Все станет хуже. Нужно быть полным сумасшедшим, чтобы напасть на Неназываемых.
— Сейчас плохо повсюду, — добавил Шнобби. — Но только не здесь, конечно. Нас это миновало.
Нет, подумал Ваймс. В итоге крайними станем мы.
Мордач вышел через заднюю дверь штаба, держа в руках большую миску каши и ложку. Ваймс кивнул в сторону Шнобби, и, с великим нежеланием, миска была отдана мальчишке.
— Сержант? — обратился Мордач, следя за евшим, а точнее, заглатывающим еду ребенком.
— Да, Мордач?
— Какие будут приказы?
— Не знаю. Капитан здесь?
— В том-то и дело, сержант, — отозвался Мордач. — Прошлой ночью приходил посыльный с письмом для капитана, и я отнес его наверх, а он был там, и я подумал, забавно, хаха, подумал я, обычно он не приходит так рано…
— Поживее, Мордач, прошу, — произнес Ваймс, когда тот снова уставился на ложку.
— Ну, а потом, когда я принес ему какао, он просто сидел, кха, и смотрел в пустоту, хотя, когда я дал ему какао, он сказал «спасибо, Мордач». Он всегда, кха, был вежлив. Но сейчас, когда я поднялся к нему, его не было.
— Он старый человек, Мордач, нельзя рассчитывать, что он будет здесь посто…
— Его чернильницы тоже нет, сержант. А прежде он никогда не брал ее домой. — И Ваймс заметил, что глаза Мордача были гораздо краснее, чем обычно.
Он вздохнул.
— А письмо?
— Тоже нет, сержант, — ответил Мордач, снова бросая взгляд на ложку в руке Шнобби. Очень дешевая, заметил Ваймс, из какого-то пустячного металла.
— В таком случае, мы будем охранять мир, Мордач.
— Не слишком-то его много осталось, сержант.
— Тогда, что-нибудь найдем. Пошли.
Мордач нерешительно замялся.
— Я только заберу ложку, сержант; у нас их и так осталось только пять, а такой, как он, запросто стащит…
— Он может оставить чертову ложку себе! — крикнул Ваймс. — Ложки сейчас не имеют значения!
Шнобби проглотил последнюю порцию горячей каши, сунул ложку в карман, показал Мордачу язык и, бросив миску на землю, сделал ноги.
Ваймс вошел в кабинет, взял половник и постучал им по стенке пустого котла. Головы повернулись к нему.
— Итак, сынки! Вот, что мы будем делать! Те, кто женат, могут на час сходить домой и успокоить жен! Все остальные, вы на неоплачиваемой сверхурочной службе! Кто-то удивлен?
Виглет поднял руку.
— У нас у всех есть семьи, сержант, — сказал он.
— И лучшее, что мы можем сделать для них, это убедиться в том, что здесь есть хоть какой-то закон, — отозвался Ваймс. — Мы не знаем, что происходит в других отделениях, кроме того, что все скверно. Так что мы будем открыты, ясно? Днем и ночью! Да, младший констебль?
— Наша мама будет волноваться, сержант, — произнес юный Сэм.