Ночное солнце

– Я, знаешь, из научной семьи, – вздохнула Ирина. – Старая такая петербургская семья, все ученые, прадед был профессором, дед академиком, отец тоже профессор. Химик, очень крупный специалист по редким металлам. Все Верховенские. Отец сына хотел, а родилась я. Ну, он решил, что дочка на крайний случай сгодится, обязательно по его стопам пойдет, если ее правильно воспитать. И началось.

Сколько себя помню – вечно он что-то мне запрещал. Никаких удовольствий, только учеба. Школа с химическим уклоном, чтобы на отлично все предметы. Язык с преподавателем – это нужно, чтобы специальную литературу читать. Никаких там танцев, музыки, гимнастики, еле-еле мама его уговорила, чтобы в бассейн меня два года поводить, исключительно для здоровья.

Я, на свою беду, и правда не без способностей уродилась, в школе все легко давалось. Ну, то есть заниматься, конечно, нужно было, но память хорошая, схватывала все быстро. Если бы тянулась еще в школе на троечки, отец бы понял, что нечего мне в науке делать, и оставил бы меня в покое. А так закончила я школу с золотой медалью, и определил меня папа в такой институт, что там на весь курс всего нас три девочки и было. И главное, ясно уже тогда было, что наука в стране на самом последнем месте, никаких у людей перспектив, но с отцом не поспоришь.

– А мать-то что, неужели не могла его переубедить?

– А она с ним никогда не спорит – это, говорит, себе дороже обойдется, у него характер взрывной, он ни к кому не прислушивается. Я, говорит, сам знаю, что для моей дочери лучше.

– Вот как… – Надежда подумала, что ее мать, конечно, не сахар – с возрастом стала упряма и прямолинейна, говорит все, что думает, и это не всегда приятно. Однако в свое время дочке право выбора профессии она предоставила. И когда замуж Надежда захотела, мать не препятствовала, хотя и призналась потом, что будущий зять ей сразу не понравился. Но решила она, что дочка сама пускай потом расхлебывает. Так и оказалось, продержались они с первым мужем лет семь, да и разошлись. Трудновато Надежде пришлось с дочкой маленькой, но ничего, вырастила. Зато со вторым мужем ей повезло.

Тут она вспомнила, что этот самый муж развлекается где-то в подмосковном пансионате и не дает о себе знать вот уже два дня, и расстроилась. Ирина же, не обратив внимания на сложные переживания своей визави, продолжала:

– Ну, учусь потихоньку, да только в институте-то сразу видно стало, кто чего стоит. Была у нас парочка гениев, один теперь в Штатах, а второй даже и не знаю где.

Ну, годы идут, отец за моими успехами следит, а какие там успехи? Он все заставляет научную работу вести, а меня тоска заедает. Но о том, чтобы институт бросить, и речи нет, как это – отцу в душу плюнуть, его ожидания обмануть. Тут от полной безнадеги завела я роман. Парень с нашего курса, из провинции. Так вроде ничего себе, опять же интересы у нас общие. – Ирина саркастически улыбнулась.

Надежда незаметно посмотрела на часы. Что-то писательница издалека начинает, этак и до сути не дойдет. А у нее хоть время, конечно, есть, домой нестись не нужно, однако по ресторанам рассиживаться тоже не с руки.

– В общем, привела я парня этого, Вовку, с родителями знакомиться. Отец как увидел – так сразу ему экзамен устроил по всем предметам. Поговорили они про науку, потом он и говорит: вы, говорит, юноша, в науке – полный ноль, ничего не знаете и ничего не можете. Ничего из вас не выйдет, зря только место в институте занимаете. Может быть, на вашем месте был бы другой студент, более способный и старательный. И с дочерью моей вам не по пути. Так и сказал – не по пути, как будто я с ним в трамвае ехать собираюсь.

Ну, Вовка, ясное дело, дверью хлопнул и ушел. В прихожей мне сказал, что все между нами кончено, обиделся очень. Он, конечно, звезд с неба не хватал, однако учился все же, сам в такой серьезный институт поступил, а ему такого наговорили.

Ну, ушел он, отец за меня принялся. Ты, говорит, совсем, что ли, ума лишилась? В двадцать два года перед самым дипломом замуж надумала выходить за какого-то прощелыгу провинциального. Даже слушать про это не хочу!

Я ночью лежу и думаю – бросить все, с отцом поругаться, да и уйти. А куда? И потом, стоит ли оно того? Не было у нас с Вовкой такой любви, чтобы из-за нее всем пожертвовать. Надо будет на жизнь зарабатывать, а что я умею? Да ничего, одной наукой родители пичкали. Так что, в официантки, что ли, идти?

С Вовкой мы расстались по-хорошему. У меня, он сказал, папаша простой шоферюга, попивает и матом выражается, так и то я его на твоего профессора ни в жизнь не променяю. Это, говорит, ужас, как ты с ним всю жизнь жила.

Ну, потом диплом подошел, а после устроил меня отец в институт какой-то замшелый – будешь, говорит, наукой заниматься, материал для диссертации собирать. Дали мне руководителя, он все повторяет, ах, передайте Алексею Венедиктовичу мое почтение. Надоел до чертиков, да еще и дурак фантастический. И у сотрудников средний возраст шестьдесят лет. Вечером, кроме библиотеки, пойти некуда.