Ночной мотоциклист (сборник)

Я перевернул пластинку — теперь звучало скерцо — и закурил еще одну сигарету. Шиковец спрашивал, не заметил ли я чего–либо подозрительного в те злополучные полчаса. Я ответил «нет», потому что не хотел болтать обо всех мимолетных впечатлениях, как старушка, которую призвали в свидетельницы коммунальной ссоры.

Задним числом многое может показаться подозрительным. Но про себя я отметил три детали. Во–первых, Карен незадолго до убийства говорила о злых предчувствиях; во–вторых, Боцман неожиданно взялся починять душ и вышел на палубу мокрым, как будто только что искупался в заливе; в–третьих, Леша Крученых провел весь вечер в машинном отделении вместо того, чтобы отправиться, скажем, в Клуб моряка на танцы.

Впрочем, поведение «подозреваемых» можно было объяснить без особого труда: Карен отличалась обостренным восприятием, а парапсихология, наука серьезная, не отрицает предчувствия; Стасик Прош–кус одержим манией искоренения недостатков — к счастью, только в масштабах теплохода; что касается славного Леши, то он на днях пережил личную драму, его девушка увлеклась подводником в черной пилотке, и поммех> не с кем было танцевать калипсо…

Я выключил проигрыватель. Кабинетное расследование явно не удавалось. Нужно было отправляться на «Онегу». Нет, я стремился на теплоход вовсе не для того, чтобы поскорее проверить все предположения. Просто не терпелось увидеть ребят. Мне не хватало общества «подозреваемых». Странно иной раз складываются у работника угрозыска отношения с миром!

4

«Онега» встретила меня тишиной и светом. Горели все огни на палубе — запоздалая реакция на ночную трагедию. Команда собралась в прикамбузной комнатушке, которая носила громкое название «кают–компания». Ужинали. Стасик Прошкус в белой куртке, свободно висевшей на его костлявых плечах, стоял, опершись о косяк, и держал в руке уполовник, как гетманскую булаву. Это была обычная поза Боцмана — он внимательно следил за выражением наших лиц: нравится ли, вкусно ли?

Сегодня все тарелки оставались нетронутыми, но Боцман не ворчал. Ленчик, насупившись, уткнулся в стол. Валера сердито посматривал на него сквозь свои телескопы. Видно, я прервал какой–то напряженный разговор.

— О чем вы? — спросил я у Валеры.

— Да вот… Ленчик! Если бы стоял на вахте как следует, может, заметил бы, как свалился Маврухин.

— Лодырь Ленчик! — поддержал Валеру Леша Крученых. Леша, как всегда, был в белой рубашке, повязанной галстуком, удивительно вежливый и собранный. «Мальчик из коробки с тортом» — так сказала однажды Карен.

Обвинения в адрес Ленчика были напрасными, потому что вахтенный не мог видеть из рубки корму, где находилась надстройка с каютами и машинное отделение. Надстройка заслоняла и «Ладогу». Да и что мог увидеть Ленчик в темноте?

Наверно, ребята понимали это, но человек уж так устроен, что при каждом бедствии ищет жертвенного козла.

— Неужели ты ничего не слышал? — спросил Ложко.

— Услышишь, когда ты крутишь свои джазы, — ответил Ленчик. — А наверху Карен и Машутка стрекочут.

— Прекратить болтовню, — сказал Кэп. — Милиция достаточно расспрашивала. Сказано: несчастный случай произошел по вине самого Маврухина. Мне, что ли, не жаль парня? Но пальцем не тыкаю ни в кого.

Экипаж «Онеги» примолк, однако сам Ленчик решил перейти в наступление:

— Мне не видно было, что за кормой, а у вас там из каюты кто–то выходил: дверь хлопнула, и свет мелькнул. Почему же он ничего не заметил? «Ладога» ближе к корме.

— Кто «он»? — спросил Леша.

— Я, наверно, — сказал Боцман. — Выходил в душ, а там труба лопнула, пришлось изоляцией обматывать. Но Маврухина не видно было и не слышно.

У Боцмана в минуту волнения еще резче обозначился литовский акцент. Он нервно помахивал уполовником.

— Кстати, почему сломался душ? — спросил я.

— Нашел о чем, — сказал Леша. — Душ его волнует.

— Судьба человеческая, — капитан вздохнул и погладил темя. — Не знаешь, где упадешь.

Разговор принимал философское направление. Ребята не хотели расходиться по каютам, страшась одиночества и темных мыслей.

— Вот уж три дня прошло, а не верится, что его нет, — сказал Боцман. — Как же так?

Вася Ложко согласно кивнул головой. Лихой чуб коснулся стола. Вася — «простой русский Аполлон», как однажды определила острая на язычок Карен. У механика классическая внешность первого ухажера. Эдакий ясноглазый малый, в меру добродушный, в меру хитрый, с клоком русых волос, словно у кукольного гармониста, с чуть вздернутым носом. Вдобавок ко всему Вася истый волгарь, он окал и сыпал пословицами.

— От смерти не посторонишься, косую не обойдешь, — сказал Вася. — Что уж тут… А я его как раз встретил накануне на площади Марата. Стоит, газету читает. Тронул его за плечо: чего, мол, тут? Так, говорит, гуляю по городу.

— Так, говорит, гуляю, — повторил, как эхо, Валера.

— У него на площади Марата знакомая жила какая–то. Люда, что ли, — вмешался я в разговор.

Разумеется, никакой Люды я не знал.

— Да нет, — тут же возразил Леша. — Не Люда, а Клава, и не на площади Марата, а на улице Самоварникова. В том районе у Маврухина не было никаких знакомых.