Ночной обход

– В корпус? Нет, – уверенно ответил он, мотнув головой, затем прищурился и удивленно спросил: – А с чего это ты…

– Спасибо за кофе, Склифосовский! Очень вкусный! – Я хлопнул приятеля по плечу. – У вас тут что, кофемашина в ординаторской?

– Нет, автоматы. Бесплатные. – Он заулыбался, видя, что я пришел в себя и готов к работе.

– Я такое только в Швеции видел! Ну что, руки привязывать тебе будем? – отпустил я «реанимационную» шутку.

– И ноги. Только катетер не вставляй… – усмехнулся Федор и протянул мне фирменный пакет с медицинской формой. – Если понравится, забирай себе на работу.

Я переоделся в бирюзового цвета и приятный на ощупь хирургический костюм, и мы отправились принимать участие в научных экспериментах.

Привычная рабочая обстановка заставила отвлечься от мыслей про Строганова с Громовым, про сбежавшего Черняева и про побежденного охранника у лифта.

Бестеневая лампа уже горела, и помещение для исследований сверкало, как операционная. Я подошел к функциональному столу, осмотрелся и присвистнул: такую аппаратуру я видел или на картинках, или на выставках «Медицина будущего»: наркозный аппарат «Drager», дополнительный кардиомонитор, новехонький аспиратор, дефибриллятор, столик с интубационным набором, с блестящими клинками, эндотрахеальными трубками и лицевыми масками. А еще мобильный компьютерный томограф и какой-то фантастический аппарат для снятия ЭЭГ! Назначение остальных приборов мне было вообще неизвестно. Сотрудники, все в белоснежных халатах, сновали туда-сюда, но совершенно без суеты. Стремительно вошел Зволдин. Поприветствовав всех, он кратко описал ход эксперимента. Оказалось, что он умеет говорить просто, по-деловому, без своего обычного хвастовства.

– Мы вводим препарат, – говорил он, обращаясь лично ко мне, – и параллельно воздействуем электроимпульсами определенной частоты на определенный участок головного мозга. Это целиком наша разработка, которую мы собираемся запатентовать. Эффект колоссальный. Без преувеличения, – добавил он.

– А наркоз для чего? – поинтересовался я.

– Выключить сознание, чтобы разобщить взаимодействие коры и подкорковых структур.

– Испытываете тот препарат, про который вы нам рассказывали? – уточнил я.

– Нет, нет. Другой. Мы его сами создали и еще даже названия ему не дали, – пояснил Зволдин. – Два года назад, работа только началась, мы использовали его изомер. И получили как слабый положительный эффект, так и любопытный побочный. Мы на крысах начинали, потом на собаках…

Я насторожился.

– Если интересно, могу в двух словах…

– Очень интересно! – искренне заинтересовался я.

– У крыс все было нормально. А вот у собак… – Зволдин знаком велел сотруднику сесть за прибор. – Так вот, ноотропный эффект проявился в том, что собаки легче поддавались дрессировке, могли различать эмоции людей, их мимику, например, отличали агрессию от страха.

Я вспомнил, как псы напали на Арсения, но не тронули меня!

– Обоняние у них превосходило контрольную группу, – продолжал он. – Но и побочные эффекты были довольно интересные. Например, нейропатия. При попадании воды на шерсть они испытывали выраженный дискомфорт.

Вот оно в чем дело, сообразил я. Это не бешенство, да и не невроз, конечно. Лесные псы, с которыми мы свели знакомство, участвовали в экспериментах Зволдина. Интересно, они сами сбежали или их выбросили за ненадобностью? Мне стало жалко несчастных животных. Осень дождливая…

– А всех делов-то было – создать зеркальный изомер молекулы! Что мы и сделали. И побочных эффектов никаких. Ну что, готов? – обратился Зволдин к Склифосовскому.

– Поехали, – улыбнулся Федор. Он лежал на операционном столе, анестезистка уже поставила капельницу и выжидательно смотрела на меня.

– Десять минут, полет нормальный, – пробормотал я, наблюдая за показателями на мониторе. И прибавил: – Тьфу, тьфу, тьфу!

Все исследователи были при деле. Кто-то снимал показания с приборов, кто-то воздействовал током на голову Федора, и даже Зволдин поучаствовал в общей работе, собственноручно поправив электрод на голове испытуемого. Словом, ничего внештатного не происходило. Я немного расслабился. Через двадцать минут исследование было закончено, и мы прекратили вводить пропофол. Тут-то Федор и выдал тахикардию.

– Доктор, пульс девяносто, – обратила мое внимание медсестра.

– Вижу. И давление поднимается… – с тревогой добавил я, взглянув на монитор.

У Федора появился тремор в руках, затем он весь задрожал, глазные яблоки задвигались под опущенными веками, как при кошмарных сновидениях, и дыхание резко участилось.

Я даже на мгновение занервничал, но выбор лекарств был большой, анестезистка опытная, и мы быстро погасили все нежелательные реакции, появившиеся при пробуждении.

Федор приоткрыл глаза, обвел нас сонным взглядом, узнал меня и попытался улыбнуться.

Мы снова вдвоем сидели в кабинете Федора. Я пил кофе с печеньем и джемом, а мой коллега полулежал на диване. Это я ему приказал. Что-то не нравился мне его вид, хотя Склифосовский утверждал, что все отлично.