– Приходится идти на риск ради истины. Но главное, мы выяснили, чем занимался Зволдин. И он не имеет отношения ни к смерти Яблочкова, ни Черняева. Он, наоборот, боялся, что смерть Черняева привлечет ненужное внимание к его лаборатории и наркотикам. – Строганов чувствовал себя героем. – Я в этом уверен!
– А я уверен, – заговорил Громов, – Что вам нужно закончить с этим делом – играть в сыщиков.
– Да, кстати, – оживился наш сыщик, – а вы осмотрели машину Павлова?
– Не понял? – Громов уставился на него.
– Какой вы непонятливый для начальника безопасности, – вздохнул Строганов, а у Громова задергался глаз. – Я вам советую немедленно выяснить, где «Мазда» Павлова, и осмотреть ее самому. Можете еще поискать запись аварии. Или вы думаете, что это случайность? Прямо как Яблочкова случайно отравили. Ха-ха.
– Да ладно! – воскликнул Василий Михайлович. – Федор ведь обычный доктор…
– Ставлю бутылку такого же вина… кстати, это херес, а не портвейн, чтоб вы знали! – Строганов криво усмехался. – Так вот, ставлю бутылку, что авария была подстроена.
– С чего ты взял?
– Иначе моя версия рассыплется, – продолжал улыбаться Арсений. – Доктор, давай рассказывай про письмо, – скомандовал Строганов и неожиданно успокоился.
Честно говоря, мне так не хотелось поднимать эту тему, но деваться было некуда.
– Сегодня утром я получил письмо от Федора… – с трудом проговорил я и замолчал.
– Он написал его перед тем, как попал в аварию? – уставился на меня Громов.
– Нет, блин, после, – буркнул Арсений. – Разумеется, до!
– Почитай сам. – Я протянул свой телефон Громову.
Тот дважды перечитал письмо.
– Да ладно?! Федор? Убил Яблочкова? И получается, что он сам… попытался убить себя? – Громов аж вскочил. Прошелся по траве к стеле, невидящим взглядом уставился на профили казненных декабристов, потом, развернувшись к нам, произнес: – Но это все меняет! И не стыкуется с тем, что говорил Борщевиков…
– Вы как дети малые, – всплеснул руками Строганов. Мы вытаращились на него. – «Меняется все, не стыкуется»! – передразнил он Громова. – Мозги включите! Ну смотрите, что
Я очень хотел верить, что Федор невиновен, и готов был принять любые доказательства. А на лице Громова было написано сомнение. Арсений продолжил:
– Дальше. Как говорится, найди отличия. Моя тачка и машина Федора.
Воцарилось молчание. Строганов, видя наши недоуменные взгляды, разозлился.
– Неужели не дошло?
– Стоимость, что ли? – сделал попытку догадаться Громов.
– Я понимаю, про что ты, – усмехнулся я и, обращаясь к Громову, пояснил: – У Строганова в машине бардак, да и сам автомобиль выглядит… не очень. А Федор, судя по всему, пылинки с машины сдувал. Да и вообще он перфекционист.
– Да, он аккуратист, я заметил, – подтвердил Громов. – И что?
– И то – Арсений стал разминаться, крутить шеей и махать руками. – Что он никогда бы не выбрал такой путь для самоубийства. Ввел бы себе какой-нибудь препарат в вену, и все. А машину бы не стал портить. Это три. И потом, выезд на встречку – это всегда риск угробить еще кого-то. А хороший человек никогда не пойдет на такое.
– Это четыре! Согласен полностью! – с готовностью подтвердил я и удивился, как же я сам так легко поверил и в признание, и в самоубийство Склифосовского? – Погодите, но письмо ведь пришло с его адреса? – У меня снова появились сомнения.
– Ну, допустим, он отправил его с работы, с компа Федора. Пришел этим утром пораньше… – сочинял на ходу Строганов.
– Бред, – отреагировал долго молчавший Громов. – И доказательства так себе. Но придется ехать осматривать его машину. Вдруг ты окажешься прав?
– Ну наконец-то! – Арсений в одно мгновение сделал стойку на руках и совершил пару шагов.
Громов демонстративно покрутил пальцем у виска.
Вечер был ветреный, но теплый. Светящийся поток машин двигался по набережной. Рассекая черную блестящую воду, плыли кораблики. Подсвеченные куртины, бастионы и собор с усыпальницей выглядели мистически на фоне темного неба. Я помогал Арсению тащить шезлонги со столом до дома.
– Слушай, а почему именно в этом месте мы проводили наше совещание? – поинтересовался я. – Здесь кроется какой-то смысл?
– Да просто от дома недалеко. – Арсений напевал и пребывал в прекрасном настроении. – А что?