Ночной океан

Тогда он попытался удержать отвратительные виды, которые прежде пытался отвадить, – старался удержать, ибо они уступали место еще более непотребным. Невольно память стала восстанавливать чуждые облики чудовищ-нелюдей, таившихся в темных углах, и все сильнее делалось убеждение, что сонм фантасмагорических уродцев окружает его плотным кольцом, наступая. Цаттогва, черный и страшный, выпростал вперед угрожающие дуги рудиментарных конечностей, а тощий, будто отлитый из каучука Ночной Страждец развел в стороны крылья, как если бы намеревался сомкнуть их вокруг жертвы – и задушить ее внутри этого кожистого савана. Джонс с трудом сдерживал крик; он понимал, что в страхе своем уподобился ребенку. Лишь взрослому под силу обуздать суеверие – а он все-таки человек солидных лет. Осознание помогло немного, и он снова зажег фонарик – сколь пугающими ни были сцены, возникавшие в луче фонаря, они все же не шли ни в какое сравнение с тем, что рисовало в полной темноте его разыгравшееся воображение.

Но недолго длилось его облегчение – ведь даже при свете Джонс не мог избавиться от иллюзорного впечатления, твердящего: завесы огороженного алькова что-то колеблет. Память услужливо подбросила ему внешность иных наиболее выдающихся обитателей закрытой секции. Что, если Йог-Сотот – пусть и выглядел он всего-навсего массивным скоплением переливающихся всеми цветами радуги сфер, на него не получалось смотреть без дрожи даже днем, – уже близится к нему, форсируя последнюю преграду – эту ненадежную ткань? Что, если Гнофхе, плотоядный зверь гренландских льдов (длиннорукий и косматый, шестилапый, но способный ходить и на своих двоих, как человек), изготовился пропороть занавесь своим рогом – там, в правом дальнем углу? Надеясь избавиться от подозрений, Джонс решительно шагнул с включенным фонариком к зашторенному приделу. Конечно, все страхи были сугубо иллюзорны, но все-таки… разве не подрагивают щупальца на лице Ктулху еле заметно? Их податливость не была секретом для Джонса, но разве сквозняка, вызванного приближением человека, достаточно, чтобы привести эти восковые придатки в движение?

Вернувшись к себе на скамью, несчастный Джонс смежил веки, предпочтя слепоту созерцанию. Куранты разродились единственным ударом. Всего лишь час? Джонс подсветил фонариком собственные карманные часы и убедился, что это так. До утра целая вечность!.. Роджерс появится в восемь, до Орабоны. Задолго до его прихода на улице рассветет, но в подвал не проникнет ни единого лучика света. Все окна заложены каменной кладкой, за исключением трех тусклых прямоугольников, глядящих во двор из мастерской. Будь проклята его самонадеянность – и будь проклят этот бессмысленный спор…

Теперь Джонса преследовали уже и слуховые галлюцинации – он мог поклясться, что из-за закрытой и запертой двери мастерской отчетливо слышатся осторожные, крадущиеся шаги. Ни в коем случае не стоило сейчас вспоминать превозносимого Роджерсом воскового идола. Скверная вещь – уже довела до одержимости Роджерса, и один только взгляд на ее фотоснимок пробудил в воображении жуткие кошмары. Однако, как бы там ни было, тварь не могла находиться в мастерской: она надежно схоронена за дверью с навесным замком и магическим символом. Значит, «шаги» – нехитрая игра обманутого слуха.

Но вот Джонсу показалось, будто в двери мастерской начал медленно поворачиваться ключ. Он зажег фонарь и с облегчением отметил, что тяжелая деревянная панель на шести петлях находится в прежнем положении; снова погасил свет и закрыл глаза – но возвратиться к слепому ожиданию ему не дал скрип.

Скрип не бутафорской гильотины, а осторожно отворяемой двери мастерской.

Лишь бы не выдать себя криком! Сорвавшись, он растеряет остатки самообладания. Нужно немедленно взять себя в руки – иначе собственная впечатлительность уничтожит его прежде любого врага, реального или кажущегося. Разве не вышло у него, благодаря только лишь трезвости ума и бесстрашию, отвадить иллюзию надвигающихся из мрака чудовищ?

Шаги приближались. Они подступили вплотную, и решимость Джонса улетучилась. Он не закричал – дерзкий вызов больше походил на хрип:

– Кто здесь? Кто идет?

Ответа не последовало. И шаги не замерли. Джонс не мог определиться, какой из двух вариантов страшил его больше: зажечь фонарик и не увидеть никого – или остаться в темноте против неведомого непрошеного гостя. Это новое явление разительно отличалось ото всех уже пережитых ужасов ночи. Давление окружавшего мрака усилилось настолько, что молчать стало невыносимо, и он снова выкрикнул:

– Кто здесь? Остановитесь!

Палец Джонса судорожно скользнул по кнопке, вспыхнул свет – и в следующий же миг Джонс выронил фонарь, понимая, что не может сдержать рвущийся крик.