Ночной цирк

Оно не похоже на деревья, которые он рисует в своих многочисленных тетрадях. Дерево увешано множеством белых свечей, с которых капает воск. Помимо этого рисунка в тетради есть подробные изображения сплетающихся ветвей, нарисованные с различных ракурсов.

— Это Дерево желаний, — сообщает Изобель. — Оно недавно появилось.

— Я знаю, что недавно, — говорит Марко. — Почему ты не рассказала мне о нем?

— Не было времени писать, — оправдывается Изобель. — И я вообще не была уверена: может, это твое творение. Ты вполне мог бы создать нечто подобное. Оно очень красивое, и желания на него нужно добавлять, зажигая новые свечи от тех, что уже горят. Прежние желания зажигают новые.

— Это она, — бесстрастно говорит Марко, забирая тетрадь.

— Почему ты так уверен? — спрашивает Изобель.

Марко молча разглядывает рисунок. Он недоволен, что в спешке ему не удалось достоверно передать красоту дерева.

— Я ее чувствую, — признается он. — Это похоже на предчувствие бури — словно что-то витает в воздухе. Я ощутил это, стоило мне войти в шатер, и с каждым шагом, приближавшим меня к дереву, ощущение росло. Тому, кто с ним незнаком, я вряд ли смогу это объяснить.

— Как ты думаешь, возле твоих творений она тоже испытывает нечто подобное? — внезапно спрашивает Изобель.

Марко никогда об этом не задумывался, но предположение похоже на правду. Эта мысль приносит ему странное удовлетворение.

Но в ответ он лишь бросает:

— Я не знаю.

Изобель резким движением снова откидывает назад сползшую на лицо вуаль.

— Ну что ж, — замечает она. — Теперь ты знаешь о дереве и можешь делать с ним все, что захочешь.

— Этого нельзя делать, — говорит Марко. — Я не могу использовать в своих целях то, что делает она. Противники должны соблюдать дистанцию. Если бы мы играли в шахматы, я не был бы вправе просто смести ее фигуры с доски. Я только могу ответить на ее ход своим.

— Получается, эта игра может продолжаться бесконечно, — заключает Изобель. — Разве можно объявить мат в цирке? Какая-то бессмыслица.

— Но это и не шахматы, — возражает Марко, пытаясь объяснить ей то, что сам только начал понимать и потому не может правильно сформулировать.

Его взгляд падает на стол, по которому разложены карты. Одна из тех, что повернуты лицом вверх, привлекает его внимание.

— Вот на что это похоже, — говорит он, указывая на картинку.

На ней изображена женская фигура с весами и мечом, надпись под рисунком гласит: La Justice. Правосудие.

— Это как весы: одна чаша моя, другая — ее.

На столе среди карт появляются миниатюрные серебряные весы. Их чаши уравновешены горстками алмазов, поблескивающих в свете свечей.

— То есть нужно склонить чашу весов в твою сторону? — уточняет Изобель.

Марко кивает, перелистывая тетрадь. Он постоянно возвращается к странице, на которой изображено дерево.

— Но если каждый по очереди увеличивает вес своей чаши, добавляя все новые элементы… — продолжает допытываться Изобель, разглядывая мягко покачивающиеся весы, — они не сломаются?

— Боюсь, это тоже не вполне верное сравнение, — произносит Марко, и весы исчезают.

Во взгляде, которым Изобель смотрит на опустевший стол, сквозит печаль.

— Как долго это будет продолжаться? — спрашивает она.

— Понятия не имею, — признается Марко, поднимая на нее глаза. — Ты думаешь все бросить? — продолжает он, сам не зная, что хочет услышать в ответ.

— Нет, — качает головой Изобель. — Я… я не собираюсь ничего бросать. Мне здесь нравится, правда. Но мне все же хочется понять. Может, если бы я смогла понять, от меня было бы больше толку.

— От тебя есть толк, — уверяет ее Марко. — Не исключено, что это мое единственное преимущество: она не знает, кто я. Она может только реагировать на изменения, происходящие в цирке, а у меня есть наблюдатель.

— Но я не вижу, чтобы она как-то реагировала, — возражает Изобель. — Она все держит в себе. Читает больше, чем кто-либо другой, насколько я могу судить. Близнецы Мюррей от нее без ума. Ко мне она исключительно добра. Я ни разу не видела, чтобы она делала что-то необычное, если не считать того, что она делает во время представлений. Ты утверждаешь, что она совершает какие-то ходы, но я этого не вижу. Почему ты уверен, что это не одно из творений мистера Барриса?

— Мистер Баррис способен творить настоящие чудеса инженерной мысли, но это не его рук дело. Впрочем, она усовершенствовала его карусель, в этом я убежден. Сомнительно, чтобы даже такой талантливый инженер, как мистер Баррис, мог создать раскрашенного деревянного грифона, который бы мог дышать. И пусть даже на этом дереве нет листьев, я знаю, что оно пустило корни глубоко в землю — оно живое.

Марко вновь сосредоточивается на рисунке, водя пальцем по изгибам ветвей.

— Ты загадал желание? — тихо спрашивает Изобель.

Не желая отвечать, Марко закрывает тетрадь.

— Она по-прежнему выступает в первой четверти часа? — уточняет он, доставая из кармана часы.

— Да, но… ты хочешь пойти туда и посмотреть ее представление? — в голосе Изобель слышится сомнение. — В ее шатре еле-еле помещается двадцать человек. Она тебя заметит и наверняка удивится, что ты здесь.