Ночной цирк

– Насколько я понимаю, никто из нас не болел с первого дня появления цирка, – продолжает Тсукико. – И никто не умирал до последнего времени. Впрочем, никто и не рождался. По крайней мере, после появления на свет близнецов Мюррей. Хотя с тем образом жизни, который ведут некоторые наши акробаты, это удивительно.

– Я… – начинает было Изобель, но тут же замолкает.

Здесь есть, о чем подумать, но она далеко не уверена, что ей хочется это делать.

– Мы, моя дорогая, просто рыбки в банке, – говорит Тсукико, поигрывая зажатым во рту мундштуком. – Рыбки, за которыми очень хорошо следят. Наблюдают со всех сторон. Если одна из нас всплыла кверху брюхом, это не случайно. А если и случайно, то это повод беспокоиться, что наши хозяева не так хорошо ухаживают за нами, как могли бы.

Изобель не отвечает. Она жалеет, что Марко не приехал с Чандрешем, хоть и сомнительно, что он согласился бы ответить на какой-либо из ее вопросов, да и вообще снизошел бы до разговора. Всякий раз, когда она тайком раскладывала карты, они не давали ясного ответа. Лишь показывали, что он испытывает какое-то сильное чувство. Она и без карт знает, что он очень трепетно относится к цирку, в этом она никогда не сомневалась.

– Тебе приходилось когда-нибудь гадать тому, кто понятия не имеет, что происходит в его жизни, хотя тебе самой все становилось ясно после короткой беседы и нескольких картинок на столе? – продолжает допытываться Тсукико.

– Да, – подтверждает Изобель. К ней приходили сотни клиентов, которые не видели дальше своего носа. Не замечали измен, предательства и всякий раз наотрез отказывались верить, как она ни пыталась открыть им глаза.

– Изнутри бывает трудно разобраться в ситуации, – говорит Тсукико. – Слишком все привычно. Слишком удобно.

Тсукико замолкает. Капли дождя, падая, пронзают поднимающиеся вверх струйки дыма от ее сигареты.

– Возможно, покойная мисс Берджес подошла так близко к краю, что смогла взглянуть на все со стороны, – наконец заключает она.

Лицо Изобель принимает испуганное выражение, и она оглядывается на могилу Тары. Мистер Баррис, обняв Лейни за плечи, медленно идет вместе с ней в сторону кладбищенских ворот.

– Кико, в твоей жизни была любовь? – спрашивает Изобель.

Плечи Тсукико напрягаются. Она медленно выдыхает табачный дым. На секунду Изобель кажется, что ее вопрос останется без ответа, но Тсукико все же поднимает на нее глаза.

– У меня случались и многолетние романы, и мимолетные. Среди моих возлюбленных были и принцы, и нищие. Думаю, они тоже любили меня, каждый по-своему.

Это обычно для Тсукико: вроде бы и ответить, но ничего при этом не сказать. Изобель больше не задает вопросов.

– Все разваливается, – нарушает Тсукико затянувшееся молчание; Изобель нет нужды уточнять, что она имеет в виду. – Трещины уже пошли. Рано или поздно все рухнет, это неизбежно. – Она замолкает, чтобы в последний раз затянуться. – Ты не бросила свою ворожбу?

– Нет, – откликается Изобель. – Но лучше от этого, по-моему, не становится.

– Знаешь, подчас это бывает трудно понять. В конце концов ты оцениваешь все изнутри. Самые простые чары порой оказываются самыми действенными.

– Я не замечаю, чтобы они были действенными.

– Возможно, они помогают бороться с хаосом, идущим изнутри, а не снаружи.

Изобель ничего не отвечает. Тсукико, пожав плечами, решает не продолжать разговор.

А через мгновение они, не сговариваясь, поворачиваются, чтобы уйти.

Белоснежный ангел остается в одиночестве стоять над свежезасыпанной могилой Тары Берджес, зажав в руке черную розу. Он похож на изваяние, даже ресницы не дрожат. На покрытом белым гримом лице застыла печаль.

Ветер вырывает перышки из его крыльев, а ливень прибивает их к раскисшей земле.

Лабиринт

Вкоридоре, по которому ты идешь, стены оклеены игральными картами. Бесконечные ряды треф и пик. С потолка, мягко покачиваясь, когда ты проходишь мимо, свисают украшенные картами светильники.

За дверью в конце коридора обнаруживается железная винтовая лестница.

Ступени ведут и вниз, и вверх. Разглядев над головой люк, ты решаешь подняться.

Наверху ты попадаешь в комнату, усыпанную перьями. Когда ты входишь, они поземкой клубятся по полу, заметая люк, через который ты попал внутрь.

Из комнаты ведут шесть одинаковых дверей. Ты наугад выбираешь одну и выходишь. Горстка перьев вылетает вслед за тобой.

В другой комнате голова кружится от запаха сосен – ты оказался в хвойном лесу. Только деревья не зеленые, а ослепительно белые и как будто светятся в окружающей их тьме.

Отыскать дорогу в этом лесу удается с трудом. Стоит сделать несколько шагов, как стены теряются в исчерченной белыми ветвями темноте.

Тебе слышится тихий женский смех, а может, это просто кроны шелестят над головой. Ты бредешь по лесу в поисках следующей двери, следующей комнаты.

Ощутив на шее теплое дыхание, ты оборачиваешься, но рядом никого нет.

Кошачий оракул

Конкорд, Массачусетс, октябрь 1902 г.