Ночные видения в деревнях

Потому, что крестьянин, получая от естественной причины столь же естественное действие, сам не воображает, что повинуется естественному закону. Дайте ему лекарство и просто скажите, что действие этого лекарства такое-то, — он нашему лекарству не поверит, но присоедините к нему какие-нибудь непонятые слова, и он поверят действительности данного ему средства. Доверьте ему тайну лечить кашель корнем проскурняка и прибавьте, что корень этот нужно давать больному не иначе, как сделав три кабалистических знака или вывернув чулок наизнанку, и он почтет себя за колдуна и все другие сочтут его колдуном в отношении кашля. Он весь свет станет лечить столько же верою, сколько проскурняком, но ни за что не скажет имени обыкновенного растения, производящего это чудо. Он сделает из него тайну: тайна его стихия.

Я не стану говорить здесь о том, что во Франции, да и повсюду, называют секретом: это было бы отступление, которое завлекло бы меня далеко. Скажу только, что есть секрет для всего, что он переходит от отца к сыну или покупается за деньги, но никогда никто не выдает секрета и никто не выдаст, пока будут в него верить. Точно так же существует, быть может, секрет и у волчьих вожатых.

Одни из ночных сцен, верование в которую наиболее распространено, есть фантастическая охота. Она носит бесчисленное множество названий. Во Франции она называется охотой на ослах, и когда она несется по воздуху, слышится рычание бесчисленного стада ослов. Картину этой охоты легко нарисовать в своем воображении, но у крестьян это нечто такое, что можно слышать, а не видеть: это — галлюцинация или явление акустики. Я, казалось, слышал ее не раз и мог бы объяснить ее самым простым образом. В последних днях осени, когда сильные ураганы рассеивают стаи перелетных птиц, ночью слышится меланхолический крик журавлей и диких гусей. Но крестьяне, которых считают столь легковерными и малонаблюдательными, не ошибутся и не примут этого за ослиную охоту: они умеют распознавать крики разных птиц, не свойственных климату Франции, наполняющих в то время воздух и теряющихся во мраке осенних ночей. Следовательно, ослиную охоту этим нельзя объяснять. Они часто ее слышат, но я, который долго жил и скитался во время бурь и туманов, никогда не видал её. Иногда она сопровождается явлением на небе двух лун, но и в этом случае мне ни разу не посчастливилось, потому что я всегда видел только одну, старинную, всем известную луну.

Белый бык, золотой теленок, дракон, гусь, черная курица, белая свинья и множество других фантастических животных охраняют, как всем известно, клады во всех странах. В полночь на Рождество, по поверью крестьян во многих местах, с первым благовестом, эти адские стражи лишаются своей силы до тех пор, пока не ударит колокол в последний раз, возвестив окончание литургии. Это единственный час в целом году, в который есть возможность овладеть кладом. Но надо знать, где он, и иметь время выкопать и схватить его. Если же вы будете еще находиться в пропасти, когда в церкви произнесут слова Ite, missa est[1]

, то пропасть навсегда закроется над вами; точно так, если вам удалось встретить фантастическое животное, то покорность, которую оно вам оказывало во время службы, в эту минуту сменяется яростью, и гибель ваша несомненна.

Предание это повсеместно во Франции. Мало развалин, замков и монастырей, мало кельтских памятников, в которых не скрывалось бы клада, и этот клад не охранялся бы каким-нибудь адским зверем. Жюль Кануго́ в своем бесподобном собрании южных сказок опоэтизировал грациозное и благодетельное явление золотой козы, хранительницы сокровищ, затаенных в недрах земли. В нашем климате, менее благорастворенном, клады охраняются белым быком, или золотым тельцом, или серебряной телкой; но животные эти не походят на козу Жюля Кануго́: они злы и встреча с ними так ужасна, что никто еще не осмеливался схватить их за рога.