Ночные видения в деревнях

Однажды вечером, часов в одиннадцать, проходя по живописной дороге, которая бежит, извиваясь и так сказать, прыгая по окраине волнистого Ормусского оврага, он приметил на берегу источника старуху, в молчании колотившую и выжимавшую белье. Об этом источнике ходила дурная молва, но он, ничего не подозревая, сказал старухе: «Тетка, что так поздно моешь?» Старуха ничего не отвечала. Полагая, что она глуха, он подошел к ней ближе. В то время луна была в полном блеске, и источник сверкал как зеркало, так что он ясно мог рассмотреть лицо стиравшей женщины и убедился, что оно ему совершенно незнакомо. Это очень удивило его: проведя в деревне всю жизнь, охотясь и прогуливаясь по окрестностям, он знал в лицо всех жителей на несколько миль в окружности. Вот слово в слово его рассказ о том, что он чувствовал, встретясь с такой ретивой прачкой: «Мне пришло в голову поверье о ночных прачках лишь тогда, когда я потерял старуху из виду, а до этого я и не думал о них никогда, не верил в них и подошел к старухе без малейшего страха. Но её молчание, её равнодушие при приближении нового лица придали ей в моих глазах вид существа неземного. Если она от старости потеряла слух и зрение, то каким образом достало у неё силы прийти издалека и мыть белье в позднюю ночь, в одном из самых холодных источников, и работать с такой силой и деятельностью? Как хотите, это заслуживало внимания. Но более всего меня изумило то, что происходило во мне самом: то был не страх, а чувство непобедимого отвращения. Когда я прошел мимо неё, она даже не повернула головы. Только придя домой, стал я думать о ночных прачках, и, признаюсь откровенно, мне сделалось ужасно страшно. Вернуться назад я, кажется, не согласился бы ни за что на свете».

В другой раз приятель мой проезжал близ прудов Теве

́: он возвращался из местечка Лимьера, где, как он заверял меня, ничего не ел и не пил, что, впрочем, очень сомнительно. Он был один, в кабриолете с собакой. Лошадь его так устала, что он вышел из экипажа и очутился на дороге, близ рва, где три женщины мыли, колотили и выжимали белье со страшной быстротой, в совершенном молчании. Собака вдруг прижалась к нему и перестала лаять. Он прошел мимо, не обратив на них внимания, но, сделав несколько шагов, он услыхал, что сзади него кто-то идет, и увидел на земле, у своих ног, необыкновенно длинную тень. Он обернулся: одна из женщин следовала за ним, остальные две шли на некотором расстоянии, как бы готовясь, в случае нужды, подать ей помощь. «На этот раз — говорит он — мне тотчас пришли в голову прачки. Но мысль эта подействовала на меня совершенно иначе, нежели в первый раз. Женщины были так высоки ростом, а та, которая следовала за мной, лицом, ухватками и походкой так походила на мужчину, что я был уверен, что это все проделка деревенских шутников, а может быть и просто мошенников. В руках у меня была добрая дубина. Я повернулся к ней и сказал: «Что тебе нужно?» Ответа не было. Так как они не нападали на меня, то и я сам не имел повода напасть на них и, преследуемый неприятной спутницей, поспешил догнать кабриолет, опередивший меня на значительное расстояние. Она не говорила ничего и, казалось, наслаждалась только моим страхом. Я держал по-прежнему палку наготове, чтобы раздробить ей голову при малейшем её прикосновении. Так дошел я до кабриолета вместе с трусливой собакой, которая прыгнула в него вслед за мной. Тут я обернулся, но на дороге никого не было, хотя до этой минуты я явственно слышал за собой шаги и видел на земле тень. Только в шагах тридцати от кабриолета, на том самом месте, где я вышел из экипажа, увидел я, как эти три длинные прачки прыгали, плясали и кувыркались в исступлении на краю рва».

Я передаю вам эту историю точно так, как она была мне самому рассказана, а она была рассказана с самой простодушной уверенностью. Если хотите, можете принять ее как пример обмана чувств.