Ноев ковчег доктора Толмачёвой

Он по-прежнему считался лучшим врачом в отделении. А вот с Тиной случилась беда. Именно Барашков был свидетелем ее тяжелого приступа, развившегося в кому. Причиной послужила маленькая опухоль. Маленькая, да как говорят, удаленькая. Хоть и доброкачественная, а расположенная в таком месте в надпочечнике, что чуть не оборвала Тинину жизнь.

У Аркадия до сих пор холодело сердце, когда он вспоминал Тинину операцию. К счастью, и оперировали Тину по старой памяти здесь, в больнице, и наркоз давал он сам, и выхаживали в их отделении. Правда, работал с ними радикальный борец за коммерциализацию всей медицины – доктор Владислав Федорович Дорн, но он, Аркадий, на этого деятеля мало обращал внимания. Чего не скажешь о засидевшейся в девках Мышке, задумался Барашков. Как-то уж надолго в последнее время застревает красавчик Дорн в ее кабинете. Аркадий вздохнул. Черт с ними, в конце концов, это их дело. Его гораздо больше беспокоила Валентина Николаевна. Почему-то она упорно не хотела ложиться на обследование.

Аркадий предполагал почему. Наверное, все-таки дело было в деньгах. Аркадий знал, что Тина не работала, работать она пока физически не могла, но и ее «друг» и сожитель Володя (Аркадий всегда морщился, когда вспоминал о нем) тоже не особенно упирался.

Он как-то напрямую спросил Тину, что такое происходит с этим ее «другом». Боже, с каким драматизмом поведала она азарцевскую историю! Барашков при этом чуть не рассмеялся. Чего у нас только в стране не бывает! Отбирают не только косметологические клиники, а целые отрасли производства, что же теперь, всем вешаться? Вот и нашел прекрасный выход этот «друг» – повеситься больной женщине на шею! Но черт бы с ним, если бы у самого Барашкова были деньги. Он, не задумываясь, дал бы Тине сколько нужно на обследование. Но денег у него не водилось, а затягивать с госпитализацией было нельзя. По больнице ходили странные слухи. Кто-то рассказывал, что главный врач в приватной беседе жаловался, что Маша заведование «не тянет» и он держит ее до сих пор потому, что не хочет связываться с ее папашей, кто-то предполагал, что с проведением реформы ОМС все коммерческие отделения в больницах просто прикроют... В общем, волноваться было из-за чего. Но самое главное, Барашков знал Тинин характер: для любого больного она могла в лепешку разбиться, а для себя – пальцем не пошевелит. Нет, любым способом надо заманить Тину в больницу!

Аркадий вышел из ординаторской, которую делил с Дорном, и пошел по коридору. Сегодня его дежурство. Скукота по сравнению с тем, какая жизнь кипела здесь раньше. На сестринском посту никого нет. Теперь это стало естественным, раньше казалось недопустимым. Конечно, у койки каждого больного теперь есть тревожная кнопка. Раньше-то больные сами орали на весь коридор. Правда, у них в реанимации орать не могли, но во всех других отделениях по ночам было невозможно спать – и стоны, и охи, и вскрики. Теперь не то. Идешь по больнице, как по пустыне. И коек меньше, и доктора редко когда увидишь, а сестры разбегутся вечером по комнатушкам и там сидят.

Барашков грустно усмехнулся. Прав оказался его сосед по ординаторской Дорн. Слова Гиппократа теперь не истина. «Нас трое у постели больного – его болезнь, смерть и врач...» Болезни унифицированы, врач с больным разговаривает не больше двух минут в день, а все остальное время печатает на компьютере бумажки. А за все его прегрешения расплачивается не его совесть, а сам больной, его родственники, в редких случаях – главный врач, и еще реже – страховая компания... Бедный, бедный, наивный Гиппократ!

Барашков открыл дверь в комнату, где сестры обычно пили чай. Там было темно, только в дальнем углу светился отблеск экрана развернутого к кушетке небольшого телевизора. Рыжеволосая медицинская сестра Раиса додежуривала последние ночи перед декретным отпуском.

– Что смотришь, красавица? – поинтересовался Аркадий, повернув выключатель. Комнатку залил ненатуральный зеленоватый свет.

– «Давай поженимся», – буркнула Раиса, одернув на животе медицинскую пижаму.

– Весьма актуально, – заметил Аркадий без всякой задней мысли. – Может, ты бы лучше прогулялась по палатам? Спросила бы у больных, кому чего нужно? Беременным-то ходить, кстати, полезно.

– Сами позовут, если что, – Раиса опять уставилась в экран. – Таблетки я разнесла, уколы сделала. Какие еще ко мне вопросы?

– Ты чего злая такая? – удивился Аркадий, подходя ближе.

Он как-то раньше не обращал на Раису особенного внимания – ну, работает и работает медсестра, ну, беременная и беременная. Молодая девка, естественный процесс... А сейчас он заметил и нездоровую бледность кожи, и некрасиво выдвинувшуюся вперед нижнюю челюсть, и припухший нос... А самое главное, выражение лица у Раисы было не задумчиво-покорно-умиротворенным, как у большинства беременных на последних сроках, а напряженным и замкнутым, даже загнанным, он бы сказал. И вот это ему совершенно не понравилось. «Раньше-то девка сияла, как медный тазик», – вспомнил он.

Аркадий взял стул и придвинул его к кушетке, на которой лежала Раиса.