Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза

Людей Марсельеза презирала; люди были гораздо трусливее и беспомощнее котов. Одного взгляда Марсельезы было достаточно, чтобы идущий навстречу гражданин запрыгивал с тротуара на газон или застывал, освобождая дорогу. Если одного взгляда гражданину было недостаточно, Марсельеза принимала боевую стойку. Если на гражданина не действовала и боевая стойка, Марсельеза улыбалась.

Улыбка Марсельезы действовала на любителей гладить собачек безотказно. Протянутая к Марсельезе Люпен человеческая рука тут же повисала в заряженном непримиримой электрической ненавистью воздухе. Эту руку Марсельеза чувствовала спинным мозгом.

Шерсть на Марсельезе вставала дыбом и искрилась.

Спинной мозг разносил импульс вторжения по всей крошечной Марсельезе, от ее начала и до ее конца, со скоростью атомной волны.

От чересчур дружелюбной и беспечной человеческой субстанции в зубах Марсельезы Люпен оставались обрывки нитей, тряпичные клочья и куски печений.

Печенья Марсельеза выплевывала. Тряпичные клочья проглатывала.

Такова была Марсельеза.

В ее маленьком мшистом тельце билось преданное одному лишь Антону Павловичу верное собачье сердце.

Как Антон Павлович добился этой любви, было неизвестно. Впрочем, у собачей преданности, верности и любви свои законы. Как, разумеется, и у всякой преданности, верности и любви.

Во всяком случае, Антон Павлович никогда не кормил Марсельезу, не покупал ей резиновых мячиков, плюшевых хомячков и ошейников со стразами (это делала Людмила Анатольевна), не водил к собачьему парикмахеру, доктору и не мыл шампунем для мягкости и блеска волос (это тоже делала она).

Казалось, что Антон Павлович в своем мрачном, замкнутом бумажном мире даже не подозревал о существовании Марсельезы Люпен, а тем более о ее верности, преданности и любви…

Однако это было не так.

Антон Павлович любил.

Антон Павлович любил Марсельезу, сам не зная об этом и не замечая в себе этого болезненного, зависимого чувства. Без Марсельезы, без стрекота ее маленьких коготочков по паркету, без ее зловонного дыхания, когда она, высунув свой шершавый язык, тыкалась Антону Павловичу в лицо, без прикосновения ее холодного носа к щеке по утрам, без длинных проволочных усов, без вишневых выпученных глаз Марсельезы, пристально наблюдавших за ним с книжной полки, – словом, без всего того, что составляло эту крохотную, злобную, невыносимую собачонку, Антон Павлович не мог обходиться.

Без Марсельезы Антон Павлович не мог заснуть, как малое дитя не может заснуть без своего плюшевого зайца.

Без Марсельезы Антон Павлович не выходил просто так на улицу.

Без Марсельезы Антон Павлович не садился за стол.

Без Марсельезы Люпен Антону Павловичу в темноте было жутко и одиноко; в них двоих была заключена какая-то странная, не допускающая чужого вторжения и любопытства общность. Общность нетребовательная и незаметная другим, общность самого обыкновенного, а может быть, самого необыкновенного на свете чувства.

Но бедный, бедный Антон Павлович не знал об этом. И скажи ему кто-нибудь, что он любит, Антон Павлович ответил бы: «Тьфу»! – вот что бы он ответил.

Полднем четырнадцатого июня, поев сырников со сметаной, Антон Павлович, уговоренный Людмилой Анатольевной «пойти подышать и растрястись», застегнул на Марсельезе Люпен поводок последний раз в ее и своей жизни.

Мы не станем долго писать тут об этом страшном событии, потому что нам тоже больно и все мы люди. И все прочее в том же духе.

Антон Павлович сел на скамейку и по своему обыкновению отпустил Марсельезу Люпен с поводка гонять голубей.

Ах, да! Марсельеза очень не любила голубей. Их не любил и Антон Павлович. Обыкновенные серые московские голуби – это вообще какие-то несчастные птицы.

Кажется, их вовсе никто не любит.

Пока Марсельеза Люпен расшвыривала лапами этих никчемных птиц, а Антон Павлович дышал и «растрясался» на скамейке, со стороны Волоколамки в сторону улицы Героев мчался в своем алом тонированном спорткаре GQ, раздраженно вдавливая педаль газа, некий Соломон Арутюнович Миргрызоев.

За спиной Антона Павловича раздался визг тормозов. Глупая, никому не нужная птица голубь перелетела дорогу и равнодушно уселась на крышу троллейбусной остановки.

А Марсельезы Люпен Жирардо уже не было на свете.

Антон Павлович поднялся по лестнице. Людмилы Анатольевны не было дома.

Он вошел в кабинет. Положил Мерсью на подушку, укрыл ее одеялом, задвинул шторы, закрылся на тумбочку.

И заплакал.

За время отсутствия Антона Павловича и Марсельезы шахматные фигуры белого поля сдвинулись, съев у Антона Павловича черную пешку.

Cc1-e3

Глава 5

Которой не будет

Памяти Марсельезы Люпен.

И всех тех, кого мы любили

Глава 6

Без названия

Антон Павлович без испуга, без удивления равнодушно смотрел на доску. Без испуга и удивления, равнодушно смотрели на него снизу вверх маленькие шахматные фигурки. Внезапно Антону Павловичу очень захотелось…

Невыносимо захотелось смахнуть фигурки с доски.

Все фигурки. До одной.