Нортенгерское аббатство (пер. В.Литвинец)

Несчастная душа Кэтрин требовала облегчения. В присутствии Элеаноры дружба и гордость с одинаковой силой сдерживали ее слезы, но, как только она ушла, они хлынули обильными потоками. Быть высланной из дома подобным образом! И без единой на то причины, без единого извинения, которое могло бы смягчить такую внезапность. Даже нет – такое оскорбление! Генри сейчас очень далеко; ей уже не удастся с ним попрощаться. Она расставалась со всеми надеждами и не знала, на какое время. Кто вообще может знать, когда им доведется встретиться вновь? А все – из-за какого-то генерала Тилни, такого любезного, такого воспитанного и до сих пор уделявшего ей так много внимания! Какое необъяснимое решение, но прежде всего – унизительное и безжалостное! Чем оно вызвано, можно только гадать. Ясно одно: он поступил неблагородно. Поторапливая ее, он даже не поинтересовался, удобно ли ей; даже не оставил ей возможность выбрать время или способ своего возвращения домой. У него было еще целых два дня, но ее отъезд он почему-то назначил на самый ранний час, словно, встав утром, надеялся, что она больше не попадется ему на глаза. Что это еще, как не умышленное оскорбление? Наверное, она все-таки имела неосторожность обидеть его. Элеанора предпочла пощадить ее чувства, но Кэтрин точно знала, что ни одна неудача не может повлечь за собой такую враждебность по отношению к человеку, совершенно к ней не причастному.

Ночь прошла неспокойно. Сон – или отдых, обязанный называться сном, – оказался невозможным. Комната, которая в день приезда мучила ее своими тайнами, теперь снова превратилась в место тревожных мыслей. Однако сейчас причина ее душевного неспокойствия была другой, менее понятной, но более ощутимой. Она давила на нее всей своей тяжестью. Проливая горькие слезы и думая о причиненных ей страданиях, Кэтрин больше не замечала того, что находится совсем одна, посреди темной спальни, в стенах древнего аббатства. Даже ветер, от резких порывов которого, казалось, стонало все здание, не вызывал в ней теперь ни страха, ни любопытства.

Сразу после шести в комнату вошла Элеанора, желавшая еще раз доказать свою преданность и помочь подруге собраться. Но уже почти все было готово. Кэтрин не мешкала: она заранее оделась и уложила свои вещи. При виде Элеаноры в ее голове промелькнула мысль, что генерал передумал и отправил дочь с новым сообщением. Это ведь так естественно: на смену злобы всегда приходит раскаяние. Она уже была готова услышать извинения, однако ожидания, на короткое время взбодрившие ее, опять оказались напрасными. Элеанора не принесла с собой никаких новостей. Почти все высказав накануне, они обе молчали, чувствуя себя в тишине более спокойно. Кэтрин поправляла платье; Элеанора неловкими движениями закрывала чемодан. Наконец, можно было спускаться вниз. Кэтрин, оставив подругу впереди, задержалась всего на полминуты, чтобы напоследок обвести свою комнату взглядом и запечатлеть в памяти каждую мелочь; после чего поспешила в утреннюю столовую, где ее уже ждал завтрак. Она нехотя начала есть – отчасти потому, чтобы хоть немного продлить свое пребывание, отчасти – чтобы не причинять лишнюю боль Элеаноре. Но аппетита у нее не было, и она с трудом проглатывала каждый кусок. Разница между этим и вчерашним завтраком заставила Кэтрин почувствовать новый прилив горечи и сделала ее более несчастной. Не прошло еще и двадцати четырех часов, с тех пор как они сидели втроем за этим столом, веселясь и ни о чем не беспокоясь. Она наслаждалась каждой минутой их общения и не ждала от будущего никаких огорчений, разве что – Генри собирался на день уехать в Вудстон. Какой счастливый завтрак! Ибо там был Генри, он сидел совсем рядом и ухаживал за ней. Молчание Элеаноры, занятой сейчас собственными мыслями, позволило Кэтрин окунуться в сладкие воспоминания. Однако их прервал шум подъехавшего экипажа, который в одно мгновение вернул ее в настоящее. К лицу подступила краска, и Кэтрин вновь охватило чувство обиды. Элеанора, тем временем, созрела для прощальной речи.

– Ты должна написать мне, Кэтрин, – начала она упрашивать. – Не пропадай. Пока я не буду знать, что ты благополучно добралась до дома, я не смогу найти себе места. Одно письмо – пошли хотя бы одно письмо. Просто сообщи мне о том, как ты доехала, как твоя семья… Я бы очень хотела, чтобы у нас завязалась переписка, но сейчас не смею просить тебя об этом. Только одно письмо. Отправь его на адрес лорда Лонгтауна и не забудь пометить на конверте «для Элис».

– Нет, Элеанора, если тебе не разрешается получать мои письма, я, пожалуй, не стану писать вообще. И так не может быть сомнений, что я приеду в Фуллертон целой и невредимой.

Элеанора лишь ответила:

– Я понимаю, что ты чувствуешь, и не буду больше надоедать тебе просьбами. Надеюсь только, что, когда ты будешь далеко, твое сердце смягчится.

Эта фраза, сопровождавшаяся страдальческим взглядом, заставила Кэтрин окончательно забыть о своей уязвленной гордости.

– Ах, Элеанора, конечно же, я напишу тебе.