Норвежский лес

– Нет, я не об этом. Просто, все говорят так тихо, что я невольно подумал: о чем?

– Действительно, здесь тихо, поэтому люди естественным образом начинают и говорить тихо. – Наоко аккуратно сложила рыбьи кости на край тарелки и вытерла платком рот. – К тому же нет никакой необходимости разговаривать громко. Как и уговаривать собеседника, или привлекать его внимание.

– Пожалуй, так, – согласился я, но за тихим спокойным ужином среди этих людей я вдруг понял: удивительно, мне не хватает людской суеты. Вдруг стали милы смех, бессмысленные окрики и надменные фразы. Одно время мне действительно надоела вся эта канитель, но сейчас, жуя в странной тишине рыбу, я не мог найти себе места. В столовой – как на выставке специфических инструментов и механизмов: в определенном месте собрались эксперты определенной сферы и обмениваются информацией, понятной только им.

После ужина мы вернулись в комнату. Наоко с Рэйко собрались сходить в общую баню – здесь же, в блоке «С».

– Если хочешь, прими душ, – уходя, сказали они.

– Хорошо, – ответил я. Женщины ушли, а я разделся, залез под душ, вымыл голову и, ероша волосы под феном, поставил пластинку Билла Эванса. И вскоре поймал себя на мысли, что несколько раз крутил эту пластинку в день рождения Наоко. В ту ночь, когда она плакала, а я ее обнимал. Прошло каких-то полгода, но мне казалось, что минула вечность. Наверное, потому, что я много раз мысленно возвращался к событиям той ночи – так часто, что время растянулось и окончательно исказилось.

Ярко светила луна, я выключил лампы и, лежа на диване, слушал Билла Эванса. Падавший в окно лунный свет вытягивал тени предметов и очень бледно, словно разбавленной тушью, окрашивал стены. Я достал из рюкзака металлическую флягу с коньяком, отхлебнул и, не торопясь, проглотил. Я чувствовал, как тепло медленно перемещается из горла в желудок, а оттуда – во все уголки тела. После еще одного глотка я закрыл крышку и сунул флягу в рюкзак. Казалось, луна покачивается под музыку.

Наоко и Рэйко вернулись минут через двадцать.

– Вот ты нас напугал. Смотрим с улицы, а окна – темные, – сказала Рэйко.

– Грешным делом подумали, что ты собрал вещи и укатил назад в Токио, – вторила ей Наоко.

– Еще чего… Просто давно не видел такую яркую луну – вот и погасил свет.

– Разве это не прекрасно? – воскликнула Наоко – Рэйко, помнишь, у нас оставались свечки после того, как отключали свет. Где они?

– В ящике кухонного стола… вроде бы…

Наоко сходила на кухню и принесла толстую белую свечу. Мы зажгли ее, накапали на тарелку воска и закрепили, чтобы не упала. Рэйко прикурила от огонька. В округе по-прежнему было тихо. Мы втроем сидели вокруг пламени, и начинало казаться, что лишь мы и остались на окраине этого мира. На белой стене перекрещивались и путались ровные тени луны и нервные тени свечи. Мы с Наоко сели рядом на диван, а Рэйко разместилась в кресле-качалке напротив.

– Ну как, выпьем вина? – спросила она у меня.

– А что, здесь можно выпивать? – слегка удивился я.

– Вообще-то нельзя, – почесывая мочку уха, смущенно ответила Рэйко. – Просто все смотрят сквозь пальцы. Вино, там, пиво… главное – не напиваться. Я прошу одного знакомого из персонала, вот он меня понемногу и снабжает.

– Иногда любим поддать на пару, – шутливо сказала Наоко.

– Хорошо вам.

Рэйко достала из холодильника и откупорила бутылку белого вина, принесла три фужера. Вино легкое и приятное – будто его сделали здесь же, на заднем дворе. Закончилась пластинка, Рэйко достала из-под кровати гитарный чехол, слегка подстроила инструмент и неспешно заиграла фугу Баха. Пальцы местами не поспевали, но играла она душевно. Как-то тепло и близко. В самой игре звучала радость.

– Я взялась за гитару уже здесь. В комнате ведь пианино нет. Вот и осваивала сама. Правда, пальцы – не для гитары, но получается сносно. И мне нравится играть на ней. Такая маленькая, простая и нежная… как уютная теплая комната.

Она сыграла что-то еще. Фрагмент какой-то сюиты. За бокалом вина, всматриваясь в пламя свечи, я прислушивался к Баху и, сам того не заметив, успокоился. После Баха Наоко попросила сыграть «Битлз».

– По заявкам слушателей. – Рэйко прищурилась. – Как сюда приехала Наоко, с тех пор я вынуждена играть сплошных «Битлз». Раб печальной музыки.

И она очень прилично заиграла «Michelle».

– Хорошая мелодия. Мне нравится. – Рэйко отпила вино и закурила. – Словно дождь шуршит над широким лугом.

Затем она сыграла «Nowhere Man» и «Julia». Иногда зарывала глаза и покачивала головой. И опять пила вино и курила.

– Сыграй «Норвежский лес», – попросила Наоко.

Рэйко принесла из кухни копилку в форме зазывно поднявшей лапу кошки, Наоко достала из кошелька стоиеновую монетку и бросила внутрь.

– А это еще зачем? – удивился я.

– У нас так заведено: когда я прошу сыграть эту песню, опускаю монетку. Я специально так делаю, потому что она мне нравится больше всего. Это просьба от сердца.

– Эти деньги идут мне на сигареты.