Норвежский лес

– Да ну? – задорно сказала она, склонив набок голову. – Вот. Силы вернулись, теперь можно и поесть. Давай съедим какую-нибудь пиццу?

Я повел ее в свою любимую пиццерию, где заказал свежее пиво и пиццу с анчоусами. Сам я есть особо не хотел, поэтому съел четыре из двенадцати кусочков, а остальные уплела она.

– Быстро же ты в себя приходишь. Только что вся бледная еле на ногах стояла, – удивился я.

– Это потому, что мои капризы удовлетворены, – сказала Мидори. – Вот силы и вернулись. Но пицца была вкусная.

– Слушай, правда у тебя сейчас дома никого?

– Ага. Никого. Сестра пошла в гости к подружке и там заночует. Она жуткая трусиха. Когда меня дома нет, спать одна там не может.

– Давай не пойдем в лав-отель? – предложил я. – Там одна тоска. Лучше пошли к тебе. Надеюсь, постель для меня найдется?

Мидори немного подумала и кивнула.

– Хорошо. Пошли домой.

Мы сели в электричку линии Яманотэ и доехали до станции Ооцука. Подняли жалюзи «Книжного магазина Кобаяси», на которых был наклеен листок бумаги «Временно закрыто». По виду, жалюзи не поднимали уже давно, и в мрачной лавке стояла затхлая вонь старой бумаги. Половина стеллажей пустовала, почти все журналы были связаны в стопки для возврата. По сравнению с прошлым разом, магазин показался мне более запустелым и зябким. Как выброшенное на камни судно.

– Торговлей заниматься не собираетесь? – спросил я.

– Продать решили, – резко ответила Мидори. – Деньги поделим с сестрой и сможем жить без посторонней помощи. Сестра через год выйдет замуж. А я три с лишним года буду учиться в институте. Пожалуй, на это время хватит. К тому же, я подрабатываю. А как продадим, снимем где-нибудь квартиру и поживем какое-то время с ней вдвоем.

– И как – продастся?

– Скорее всего. Один наш знакомый собирается заняться пряжей, и недавно им интересовался, – сказала Мидори. – Бедный отец… Работал не покладая рук, заполучил магазин, понемногу расплатился с долгами… И что в результате? Ничего не осталось. Растворилось, как туман.

– Ты осталась.

– Я? – переспросила Мидори и нервно засмеялась. Потом вдохнула полной грудью и выдохнула. – Пошли наверх. Здесь холодно.

Там она усадила меня за стол и включила подогреваться ванну. Я тем временем вскипятил воду и сделал чай. Пока в ванне грелась вода, мы пили его, сидя друг напротив друга. Мидори подперла руками щеки и какое-то время пристально смотрела мне в лицо. Били часы с кукушкой, щелкал термостат, но больше не раздавалось ни звука. На часах было около двенадцати.

– Если присмотреться, у тебя интересное лицо, – сказала Мидори.

– Серьезно? – немного обиделся я.

– Мне больше красавчики нравятся, а твое лицо… в общем… если внимательно разглядеть, начинаешь понимать: ты тоже сойдешь.

– Я сам так порой о себе думаю. Сойду и таким.

– Это… я не хочу тебя обидеть. Просто я не могу толком выразить словами. Поэтому меня часто понимают неправильно. Я хочу сказать, что ты мне нравишься. Кажется, я раньше об этом тебе уже говорила?

– Говорила, – подтвердил я.

– Ну, то есть, я постепенно изучаю мужчин. – Мидори достала из пачки «Мальборо» и закурила. – Мне-то с самого нуля, пожалуй, есть чему поучиться.

– Пожалуй.

– О, вспомнила… Поставишь отцу свечку?

Я пошел за ней в комнату с алтарем, поставил курительную свечку и сложил ладони в молитве.

– А я на днях разделась догола перед отцовской фотографией. Все с себя сняла и неторопливо показала. Такая себе йога. Это, отец, сиськи, а это – писька, – сказала Мидори.

– С чего это ты? – немного опешив, спросил я.

– Так просто. Захотелось. Я ведь наполовину – из спермы отца. Что, и показать нельзя? Смотри, отец, – это и есть твоя дочь. Не на трезвую голову, конечно.

– Хм.

– Пришла сестра, чуть не упала с испугу. Еще бы: перед портретом отца на алтаре, раскинув ноги, сижу я. Кто угодно удивится.

– Пожалуй.

– Ну, я объяснила ей суть. То-то и потому-то. Давай и ты, Момо, садись рядом и покажем отцу на пару. Но она не стала. Только удивилась и ушла. Она в этом смысле человек очень консервативный.

– Что сравнительно порядочно.

– А как тебе показался отец?

– У меня с любым человеком первая встреча выходит непросто. А на этот раз, наедине, тяжести не почувствовалось. Наоборот, было легко. О многом поговорили.

– О чем?

– О Еврипиде.

Мидори засмеялась очень весело.

– Во, чудак! Ну кому в голову взбредет заводить разговоры о Еврипиде у постели умирающего, которого видишь впервые в жизни?

– А разве кто-нибудь еще раздвигает ноги перед портретом покойного отца?

Мидори фыркнула, затем позвонила в колокольчик возле алтаря.

– Спокойной ночи, папа. Мы пока повеселимся. Спи спокойно. Отмучился. Мертвые уже не страдают. А если тебе и сейчас тяжело, пожалуйся богу. Скажи: разве так можно? Увидишься в раю с матерью – расслабься с нею вовсю. Я видела, какой он у тебя шикарный, когда подмывала. Держись там. Спокойной ночи.

Мы по очереди посидели в ванне и надели пижамы. Мидори дала мне почти новую отцовскую, которая оказалась маловата, но все же лучше, чем вообще ничего. Затем Мидори постелила в комнате с алтарем гостевую постель.

– Не страшно перед алтарем? – спросила она.