Норвежский лес

– Вот бы так все девчонки в мире, – сказал я. – Ну и что же ты делала в Наре?

– А что мне оставалось? Поиграла с оленями[46], побродила везде и вернулась назад. Вся разбитая. Со своим поругалась и с тех пор больше не виделась. Вернулась в Токио, послонялась два-три дня и решила теперь уже одна съездить в Аомори. В Хиросаки[47] живет подруга, у которой я остановилась на две ночи. Оттуда съездила на Симоханто[48], на мыс Таппи[49]. Хорошие места. Очень. Я делала их описания для путеводителей. Ты там бывал?

– Нет.

– Ну и вот… – Мидори отхлебнула «Тома Коллинза» и обшелушила орехи. – Пока ездила в одиночестве, вспоминала о тебе. Думала: хорошо, если б ты сейчас оказался рядом.

– Почему?

– Почему? Что значит «почему»? Ты о чем?

– В смысле, почему ты обо мне вспоминала?

– Ты мне просто нравишься. Разве не ясно? Какая еще может быть причина? С кем человек захочет быть рядом, как не с любимым?

– Но ведь у тебя есть парень? Зачем тогда думать обо мне? – потягивая виски с содовой, спросил я.

– Что – если есть парень, о тебе и подумать нельзя?

– Да нет, я не в том смысле.

– Слушай, Ватанабэ. – Мидори направила на меня указательный палец. – Предупреждаю тебя. Во мне за этот месяц столько всего накопилась, что не ровен час прорвется. Поэтому больше меня не обижай. А то я сейчас разревусь. Да так, что не успокоишь. Что скажешь? И буду выть, как зверь, и плевать на все. Я серьезно.

Я кивнул и больше ничего не говорил. Заказал вторую порцию виски с содовой, грыз орехи. Метался в руках бармена шейкер, позвякивали бокалы, громыхал в машине лед, и под такую вот музыку Сара Воэн пела старую песню любви.

– После происшествия с тампоном у нас были натянутые отношения.

– С каким еще тампоном?

– Где-то с месяц назад мы с ним выпивали в компании пяти-шести товарищей. Я рассказала, как одна соседская тетушка чихнула, и у нее выпал тампон. Скажи, смешно?

– Смешно, – согласился я и хмыкнул.

– Всем понравилось. Очень. А он рассердился. Говорит, перестань говорить пошлости. Вот. И все испортил.

– Хм.

– Неплохой человек, но в таких вещах – недалекий, – сказала Мидори. – Например, сердится, стоит мне надеть не белые трусы. Разве это не ограниченность?

– Да-а. Но… это проблема вкуса, – сказал я. – Меня удивляет уже сам факт, что ты понравилась такому человеку. Но об этом я молчу.

– А ты чем занимался?

– Ничем. Тем же самым.

Затем я вспомнил, что пробовал мастурбировать, как и обещал Мидори, думая о ней. И тихо, чтобы никто вокруг не услышал, рассказал ей об этом. Ее лицо засветилось, щелкнули пальцы.

– Ну и как? Получилось?

– По ходу стало стыдно, и я бросил.

– Что, не вставал?

– Нет.

– Нельзя, – искоса глядя на меня, начала Мидори, – нельзя стыдиться. Нужно думать о всяческих пошлостях. Я говорю, можно, значит – можно. В следующий раз позвоню и буду подсказывать: «Да… так хорошо… как сильно… нет… кончаю… а-а-а… нельзя». А ты, слушая меня, попробуешь еще раз.

– Телефон в общежитии стоит в коридоре у входа. Там постоянно снует народ, – пояснил я. – Буду дрочить в таком месте – комендант меня точно прибьет. Без сомнений.

– Ах так, да? Слабо?

– Ничего не слабо. Как-нибудь еще раз попробую.

– Давай.

– Ага.

– Я, наверное, не особо сексуальная? Сама по себе?

– Нет, проблема не в этом, – сказал я. – Как бы тебе объяснить? Все дело в позиции.

– А у меня чувствительная спина. Когда гладят пальцами.

– Буду знать.

– Может, сходим на мазохистский фильм? Прямо сейчас? Что покруче? – предложила Мидори.

Мы с Мидори зашли в ресторанчик, съели морского угря, потом нашли один из оставшихся на Синдзюку запустелых кинотеатров и посмотрели подряд три фильма только для взрослых. Купили газету, и выяснили, что мазохистские показывают только там. Внутри стоял непонятный запах. На наше счастье, фильм только начался. Несколько мужиков заперли старшую сестру – молодую работницу фирмы, и ее младшую сестру – школьницу старших классов, в каком-то помещении и обращались с ними садистски. Сюжет такой: мужики, пугая старшую сестру изнасилованием, делали с ней, что вздумается, и та постепенно стала махровой мазохисткой. При виде таких извращений у младшей сестры помутился рассудок. Мрачная и гнетущая атмосфера, повторяющиеся ходы. Постепенно мне наскучил этот фильм.

– Я б на месте младшей сестры вряд ли сошла с ума. Наоборот, смотрела бы, чтоб ничего не пропустить, – сказала мне Мидори.

– Пожалуй.

– Тебе, кстати, не кажется, что у младшей сестры для девственницы слишком темные соски?

– Точно.

Она увлеченно смотрела фильм, как бы въедаясь в него. «Как внимательно она смотрит, а? Можно считать, деньги потрачены недаром…» – с восхищением думал я. Тем временем, Мидори громко сообщала мне все, что ей приходило на ум:

– Смотри, смотри, во, классно! Что делается, а?

Или:

– Какая жуть! Троих одновременно, – так ведь все порвется…

Или:

– Ватанабэ! Я тоже хочу кому-нибудь так сделать.

Мне было куда интереснее следить за ней, чем смотреть кино.

Во время перерыва, когда включили свет, я оглядел зал: кроме Мидори, других женщин не было. Сидевший поблизости студентик, увидев ее, пересел в другой конец зала.