Носферату

Она согласилась верить. И я все рассказал ей. О том, как когда-то жил в Риммии удивительный мастер роанитовых гобеленов Эвадетто Суо. С мастером случилась беда — во время урагана, что часто бывают на побережье около полиса Йорн-Эвер, где обитал мастер, — его дом рухнул. Суо провел под обломками три дня, но чудом выжил, однако с тех пор его начали терзать ужасные головные боли. Настолько сильные, что он решил убить себя, чтобы прекратить мучения. Но смерть снова не пожелала забрать несчастного. Газеты и журналы на десятках планет кричали о его таланте, покровители музеев и коллекционеры дрались за каждый гобелен, и однажды пришедшая к Суо молоденькая журналистка сказала: «Ваши творения сделали вас бессмертным». Мастер бросил в нее куском роанита, девушка убежала, но ее слова запали в больную душу художника. Он решил убить свои полотна, если это заставит смерть считаться с ним.

Анна слушала меня, не проронив ни слова. По ее щекам текли слезы.

— Он каждый раз убивал себя так же, как уничтожал свой гобелен, — прошептала она. — Какой несчастный человек. Может, окажись рядом хороший специалист по расстройствам психики, его смогли бы спасти. Хорошая сказка, Фе. Жаль, что просто сказка.

— Обижаешь. — Я обнял мою королеву и вытер ладонью ее влажные щеки. — Я изготавливаю свои сказки только из отменной стопроцентной правды. Просто ее нельзя доказать. Я навещал Мэё в больнице после того, как он был ранен. Хотел удостовериться, что медики не закрыли его татуировку. Так мне и посчастливилось познакомиться с великим Эвадетто Суо из Риммии.

— И какой он? — спросила Анна завороженно.

— Старый заносчивый брюзга и большой засранец, — отмахнулся я. Приняв последнюю характеристику на свой счет, из травы вынырнул Экзи и бросился лизать мне руки.

— Может, мне удастся его допросить, — с горящими глазами предложила Анна, — мы снова прокрутим Гокхэ пленку, вытащим Мастера… Только как такое свидетельство оформить…

— Не надо, — попросил я, жалея, что придется разочаровать ее, — он ушел. И я обещал ему, что это будет дорога в одну сторону. К тому же моя мама не позволит тебе, даже ради меня, снова пустить суицидального преступника в тело ее драгоценного Мэё.

Я достал из кармана пачку, в которой оставалась только пара сигарет. Вытащил одну, закурил. Анна, выругавшись вполголоса, взяла вторую. Ее руки дрожали. Пустая пачка, скатившись по ее форменной юбке, упала в траву. Следом тотчас бросился Экзи и принялся яростно жевать, урча и молотя хвостом по стойке качели.

* * *

В качестве эпилога к этому дурацкому делу могу только добавить, что саломарская миссия до Земли так и не долетела. Показательный процесс над зловещими профессорами прошел без сучка без задоринки. Алчный до сенсаций народ получил свой кусок мяса с кровью. Естественно, Санек и его коллеги позаботились о том, чтобы в эту порцию не попало ничего лишнего, но то, что было с такой помпой выдано массе, смотрелось аппетитно и правдоподобно. Пресса бесновалась и ликовала. Михалыч рвал, метал и требовал, чтобы я немедленно взял себя в руки и начал бесноваться вместе с остальными. Я держал чеховскую паузу и бездействовал: пил кофе в библиотеке с дядей Брутей и мамой, потому что дядя Катя улетел обратно в Оксфорд; играл с Отто в бильярд, гулял в парке с Экзи; водил Анну в кино за то, что она водила меня в музеи; помог юному Гокхэ перебраться к нам в комнату для гостей, которую раньше занимал Николаос, поближе к заботливой Марте и восхитительной Саломее Ясоновне. На волне интереса к риммианским гобеленам маме удалось устроить выставку спасенных шедевров Суо, к которым все искусствоведы как один причислили гобелены Мэё. Он, правда, получил с этого свои дивиденды, потому что моя всесильная мать при помощи Анны уверила всех, что именно Мэё отреставрировал спасенные из огня работы Мастера. Гокхэ потом еще раз или два пробовал сам взяться за роанит, но материал, послушный воле великого и несчастного риммианца, под руками Мэё оставался мертв и бел как первый снег, и талантливый мальчик вернулся к своей скульптуре. Я забрел и на его выставку тоже.

Но вот чего я не делал все эти дни, так это ни под каким предлогом не читал журналов и газет и не смотрел телевизора. Зато, когда вся эта шумиха отгремела, в наступившей тишине жахнула моя статья. Жахнула так, что тиражи родной «Галактики слухов» взлетели до небес, Михалыч повесил у себя в кабинете мой портрет, а ребята из редакции своими руками сделали мне из канцелярских скрепок полуторакилограммовый орден. Естественно, я тоже не торопился открывать читателю всю правду о саломарском деле, однако почерк мастера порой очень хорошо скрывает прорехи в повествовании, а безупречный стиль перевешивает смысловые нестыковки. На всеобщем подъеме я выбил себе у шефа пятинедельный отпуск, чтобы с чувством выполненного долга заняться наконец внезапно и таинственно свалившейся на меня любовью.

Часть 3

Аффект бабочки