Носитель судьбы

— Я Удулай Гиркадал из рода Афрай. Лекарь. Но в этой дикой стране я служу моей госпоже, поскольку я такой же невольник, как и вы. И я скажу вам, что моя госпожа, Смильдрун Сверкающая Росой, хочет купить двух из вас, поскольку так ей нравится, а она обычно получает, что хочет. И я знаю, что она наверняка не купит кирененца, поскольку ей нужны невольники послушные, а не норовистый и высокомерный дикарь, не знающий покорности, которого придется выпотрошить, зря потратив деньги. Уважаемая Смильдрун заплатит за вас много, и хотя сразу видно, что вы из паршивых каст, ей нет до этого дела, поскольку она властительная госпожа и великая воительница, и сможет это сделать.

Я услышал пронзительный, резкий смех той, которую мужчина называл Сверкающей Росой, и у меня по спине поползли мурашки. Однако ничего нельзя было сделать. Монеты со звоном посыпались в медную миску Вальгарди, который сразу подошел, чтобы снять с нас ошейники, с Бенкея и меня. И мне казалось, что на лице его, когда он свертывал цепь, словно бы появилось сочувствие. Похлопал Бенкея по здоровому плечу, потом выдал нам по кубку пива и вручил мне посох шпиона Бруса, который поднял из небольшой кучки нераспроданных товаров. Полагал, что отдает мне просто посох странника, но я и не помню, когда меня кто-то так сильно радовал.

— Быстрее, госпожа не станет вас ждать, недотепы, — рявкнул амитрай, который представился нам как Удулай и утверждал, что он лекарь.

Мы забросили за спины подорожные корзины и послушно зашагали прочь, а на лавке остался только Сноп, сын Плотника, который приподнял ладонь на прощание, а потом упер руки в колени и смотрел, как мы исчезаем в толпе.

Смильдрун шла впереди, мощно ставя толстые ноги, а я смотрел, как колышутся ее огромные ягодицы. Сзади она казалась коровой. Мне она не нравилась. Не нравилось мне выражение сочувствия и вины на лице жесткого Вальгарди. А еще сильнее не нравился мне Гиркадал. Я чувствовал, что мы должны опасаться этого человека, хотя он и был невольником, как и мы.

Мы вышли за стены горного городка. Серая кровля туч разорвалась на бегущие за ветром облака, даже солнце выглянуло, а мы наконец перестали трястись от холода. Под стенами, на покрытой скалами равнине с низкой травой стояло немало повозок и шатров из цветного полотна, между повозками горели небольшие костры и крутилось множество людей. Некоторые уже паковали свои пожитки, другие завершали дела и вели между собой торги. Вниз по тракту, в сторону леса, уже ехали повозки, окруженные вооруженными всадниками, чтобы исчезнуть среди деревьев и долин.

Цветной, раскрашенный странно сплетенными фигурами волков и лошадок, шатер Смильдрун стоял на обочине, над скалистым ручьем. Там тоже крутились люди. Богато одетый подросток, толстый согнутый мужчина — их мы видели ранее — и еще несколько. Там стояло три массивных одноосных повозки, на горной траве паслись волы и несколько лошадей.

— Мы уезжаем домой, — заявил Гиркадал. Был у него скрипучий, неприятный голос, и говорил он с северным акцентом. — Вы сложите шатер и упакуете вещи на повозку. И лучше побыстрее, а то узнаете, какова властительная Смильдрун во гневе. Она сильнее многих из мужей и очень любит пользоваться плеткой. И очень не любит ждать.

Мы взялись за работу, которая не была бы ни тяжелой, ни даже обременительной, если выполнять ее нормально. Но мы сворачивали полотно шатра, снимали колышки и носили тюки под беспрестанные вопли, подгоняющие проклятия и свист плетеного бича. Визгливый голос нашей сладкой госпожи резал не хуже ее плети, и мы попеременно слышали то твердое: «хайсфинга!», то привычное «вшивые твари!

» или «псовые дети!» из уст нашего земляка.

Когда же мы наконец загрузили повозки и прихватили все веревками так, как ей хотелось, у каждого из нас на спине было по несколько кровавых полос. Ко всему прочему подросток, который, как мы уже знали, зовется Смиргальд и является ее сыном, всячески нам мешал, ставя подножки, когда мы тащили багаж, и бросая в нас камни.

Мы вышли через время, за которое мерная свеча смогла бы сгореть на два пальца. Наша госпожа сидела на огромном, как дракон, жеребце, который все равно приседал под ее тяжестью. Трое сопровождавших ее мужчин тоже ехали верхом, Смиргальд сидел на козлах рядом с Гиркадалом, второй повозкой правил кривой крепыш, а третьей — еще один муж, молчаливый и мрачный, с заросшим лицом, на котором виднелся шрам. Только я и Бенкей шли пешком, с заброшенными на спину корзинами, а я подпирался посохом шпиона, раздумывая, сумею ли убить их всех.

Но это были просто сказки. Против нас было бы шестеро взрослых вооруженных людей, причем четверо — на лошадях. У всех приличные мечи или топоры, у всадников еще и клееные луки, похожие на оружие загонщиков, но такие массивные, что казалось невозможным, чтобы нормальный человек сумел бы их натянуть. Всегда один-двое находились на тракте за нашей спиной.