Ностальгия

Она не перестает меня удивлять. Она щекой устраивается на моей руке, попутно чмокает ее легонько. Басовые звуки плывут отовсюду, их слегка монотонный ритм цепляет меня за душу, он так кстати сейчас. Звуки трубы сплетаются с гитарными аккордами, выбиваются из композиции, мечутся, не находя себе места, обиженно затихают. И гитара победно ввинчивается в небо, распадается звуком падающей мины, кричит победно и устало плачет, а упругий ритм продолжает хлестать стены, вибрировать внутри тугою волной, и хриплый тоскующий голос рождает внутри меня непонятную ностальгию.

— О чем он поет? — спрашиваю я.

— Он тоскует о любимой женщине. Зовет ее назад и говорит, что простит ей все.

— И это все?

— Ну, да.

— Не повезло бедняге, — мы смеемся и я снова целую ее.

Дом угощает нас горячим бульоном. Не вылезая из постели, мы жадно поедаем тосты с сыром и ветчиной. Мы пьем мокко. Мы смеемся, языком собирая крошки с коленей друг друга, я слизываю сладкие капли с ее подбородка, ее постель — наша крепость и наш дом на века, мы держим в ней круговую оборону, мы делаем короткие вылазки в душ, где не столько смываем с себя запах греха, сколько мешаем друг другу, то и дело сталкиваясь губами, руки наши живут сами по себе, мы возвращаемся назад, бродим нагишом, уборщик уже сменил простыни, и мы вновь приземляемся в душистую белизну, и нас уже не выбить оттуда никакой войной.

— Господи, я ведь ненавижу секс, — говорит она мне.

— Кокетка… Ты — лучшая любовница. Ты — богиня!

— Смеешься?

— Я люблю тебя.

— Это мне ваше гормональное регулирование… Почему, когда вы идете к девкам в массажный салон, они — шлюхи, а вы — клиенты? А когда я пытаюсь идти в тот же салон и купить мужчину на час, чтобы с ума не сойти, почему так устроено, что я все равно чувствую себя шлюхой?

— Я люблю тебя.

— Почему, когда надо ползти вверх, надо обязательно дать понять начальнику, этому вонючему козлу с волосатыми ногами, что он — лучший на свете любовник, хотя я отмыться потом сутки не могу? Это называется — карьеру делать…

— Я все равно люблю тебя, — повторяю я с улыбкой и целую ее в шею.

— Ненавижу мужчин…

— И меня?

— Кроме тебя, — она прикасается губами к моей шее, разряд небесного электричества снова пронзает меня.

— Ивен, постарайся не дать себя убить, — неожиданно просит она.

— Зачем ты сейчас об этом? — я растерян от ее серьезности, уж очень неожиданным оказался переход.

— Пообещай!

— Я люблю тебя!

— Ивен, давай уедем вместе, когда все это кончится?

— Ты говоришь глупости, хорошая моя. Ты на своем месте. Ты не сможешь без Корпуса.

— Я не смогу без тебя, Ивен.

— Так не бывает, тростинка моя.

— Ивен, если ты исчезнешь, я жить не смогу.

— Я постараюсь, Шар. Я сделаю все, что смогу, лишь тебе было хорошо, — говорю я, и сам себе верю.

— Ивен.

— Что?

— Поцелуй меня… Еще…

До самого конца нашего отпуска — больше суток — мы не вылезаем из-под балдахина. Мы исследуем друг друга до последней клеточки. Мы лихорадочно наверстываем свои жизни, время, что провели в спячке до этого. Мы говорим о себе, я рассказываю, как выросла моя дочь, какая она красивая, она слушает заворожено, потом она вспоминает, как здорово ей было в университете, и как звали ее парня, и какой он был потешный, и как сбежал на каникулы с ее соседкой по общежитию, и что готовила на обед ее мама, мы болтаем о каких-то глупостях и не можем наговориться, она оставляет попытки впихнуть в меня свои вулканоподобные угощения, и мы снова жуем бутерброды.

Мы едем на базу в одном такси. Тихо сидим на заднем сидении, таксист посматривает на нас в зеркало, наверное, видит что-то такое в нас, хотя мы молчим, и потому он не зубоскалит по привычке всех таксистов, и короткая дорога проходит в мертвой тишине, нарушаемой только шелестом встречного ветра. И у ворот базы мы молча стоим, стесняясь себя, потом я четко отдаю ей честь, поворачиваюсь кругом и иду деревянным шагом, чувствуя спиной ее пристальный взгляд. Я призываю всю свою выдержку, я расправляю плечи, я ухожу от нее по бетонной палубе все дальше и сворачиваю на нужном ответвлении, так и не обернувшись.

А потом, через пару суток, наши перегруженные экспедиционными припасами коробочки длинной колонной выползают из тех же ворот, и мы покидаем Форт-Марв в направлении южнее Зеркального, туда, где на берегу распахнули свои пасти десантные транспорты. Встречные экипажи, возвращаясь из патруля, спрашивают ненужное: «Куда вас?» И мы отвечаем небрежно: «Да так, на прогулку». И блюем желчью из пустых желудков во время изматывающего океанского перехода, когда «Водомерка» — десантно-транспортный корабль класса «акула» — мелко вибрируя от всепроникающего гула своих сверхмощных движков, прыгает на дикой скорости по океанской зыби, вздымает фонтаны брызг и оставляет за собой длинный пенный след.

Этот быстро исчезающий белый след — все, что мы оставляем после себя.

Часть вторая

ПРОГУЛКА

–1–