Ностальгия по Японии

- Я думаю так, - сказал он, - 25 октября на Малой сцене пройдет последний спектакль, после чего мы разбираем старый станок и делаем новый, для "Розы и Креста". А когда театр вернется из Венгрии, можно будет уже до самого выпуска репетировать на новом станке.

Видя, что сопротивление полностью подавлено, Гога сменил тон и доверительно сказал директору:

- В министерстве как раз хвалят нас за то, что к блоковскому юбилею у театра будет свой спектакль.

- С кем вы говорили? - заинтересованно спросил Суханов.

- Только вот стол, - озабоченно сказал Куварин.

- Ну, что же? - живо переспросил его товстоногов.

- Свободен стол только из "Цены", - задумчиво продолжал Володя. - Но на нем же нужно лежать, - и впервые за всю сцену посмотрел на меня.

Тут, наконец, и я подал голос:

- Меня устроит тот стол, который устроит Кочергина. - Моя скромность просто не имела границ. - Кажется, стол из "Генриха" подошел бы. Его можно покрыть скатертью, а если будет длинен...

- Можно укоротить, - с готовностью подхватил Куварин. "Генрих" у нас уже не шел.

- Да, - развивал мозговую атаку Товстоногов, - сначала стол покрыт скатертью, во время читки по ролям, а потом скатерть снимается, и на сцене средневековый стол!..

- Это очень хорошо, - сказал Суханов, добавляя масла в костер занимающегося творчества.

- Ты скажи об этом Кочергину, - снова обратился ко мне Куварин, увлеченный художественной идеей.

Теперь мы все были единомышленниками и дружно махали крыльями вслед за Вожаком. Теперь-то было ясно, что все мы - одна стая.

Мы были одна стая, но не могли же мы летать всем скопом, и, пока никакой работы по-прежнему не было, шастали по японской столице в режиме туристических групп, путая искусственные "квартеты" и кто как мог. Начальство - и свое, и приданное - не то чтобы закрывало на это глаза, но было увлечено собственными задачами, о которых стае как бы не полагалось знать. Но, поскольку задачи у всех были пока одни и те же - побольше увидеть и получше отовариться, получалось, что почти любой знал о каждом, и каждый знал почти о любом. Собственно, в обмене информацией о взаимных успехах и состояли безработные досуги. И хотя одни делились своими открытиями - мол, на станции Хорадзуки дешевая распродажа шуршащих курток, - а другие предпочитали партизанский молчок, все тайное неизменно становилось явным.

Еще Шекспир заметил, что "актеры не умеют хранить тайн и все выбалтывают", однако степени прозрачности актерской жизни за границей не мог предположить даже Шекспир. Наверное, потому, что не участвовал в заграничных гастролях и, по-видимому, никогда не был в Японии.

Надо отдать должное патриотизму советской колонии, которая не оставляла нас своим заинтересованным вниманием.

Здесь тоже нет-нет и сказывалось "классовое расслоение"; "первачей" разбирали посольские чины самых высоких рангов; артистов поскромней, но достаточно известных по кино- и телеэкранам - дипломаты среднего звена, а остальным приходилось ловить случайную удачу или довольствоваться "одиннадцатым номером", то есть своими ногами...

Впрочем - из песни слова не выкинешь - на японском транспорте старались сэкономить многие, стоило однажды обнаружить, какие капиталистические сувениры равняются в цене билету на метро. Несложный подсчет подсказывал каждому, что за сумма у него сохранится, если он отдаст предпочтение пешим походам тридцать, сорок, а то и пятьдесят раз. Эти подсчеты производились не только в уме, но звучали в убежденных репликах, так что любовь к ходьбе приобрела идейный характер и стала отличительной чертой нашего артиста за границей.

- Как пройти на Гинзу? - с милой улыбкой спрашивала японского городового актриса А., солидная матрона, пускавшаяся в путь с еще более солидной и возрастной актрисой Б. Вопрос, естественно, задавался с помощью жестов и четкой русской артикуляции, на что японский городовой отвечал по-английски, дважды или трижды употребляя опорные слова.

- Это далеко, лучше ехать на метро.

- Сэнкью, сэнкью, - говорила первая матрона, продолжая держать улыбку, и вторая помогала ей, удваивая северное сияние:

- Сэнкью, сэнкью!

Тут первая повторяла вопрос, помогая себе выразительными руками:

- Гинза, Гинза, это так - прямо, а потом - на-пра-во или на-ле-во?

- Плиз, плиз, - говорил вежливый полицейский и показывал прямо: - it is subway, station of subway Karakouhen.

И на глазах удивленного городового наши дамы устремлялись в сторону, противоположную указанной, продолжая мерить японские версты красивыми в прошлом ногами...

На фоне всеобщей бережливости особенно эффектно выглядели те, кто позволял себе нерасчетливые поступки, например, Зинаида Шарко, которая просто потрясала угрюмые сердца некоторых сосьетеров и сосьетерш.

Представьте себе, она не только пользовалась японским городским транспортом, но и постоянно покупала в экзотических лавках фрукты, овощи и другие противоконсервные излишества.

- Что у тебя на столе? - устрашающе спрашивала ее одна из постоянных наставниц.

- Салат, - с обезоруживающей наивностью отвечала Зина.