Ностальгия по Японии

А тем же вечером, в Токио, он увидел по телевизору свое задумчивое лицо, с неизгладимой печатью еврейской мировой скорби, снабженное уличающим титром на английском языке: "рашен мардерс", то есть "русские убийцы"...

Когда "История лошади" закончилась, каждый из пятидесяти зрителей стал аплодировать за десятерых, и у всех участников создалось впечатление полного успеха. Ему способствовало щедрое множество цветов и тот небольшой, но удивительно нежный букет, составленный по самым строгим законам японской икебаны, который юная Иосико вручила седеющему скрипачу в малиновой рубахе:

- Багодарью вас, сенсей!..

После премьерной "Истории лошади" шел "Ревизор", и мне предстоял дебют на японской сцене. Не скажу, что я трепетал от волнения, но и вполне спокоен тоже не был; дебют выходил двойной: впервые в Японии и впервые в "Ревизоре".

Понимаю, как смутятся историки драматического искусства, не заметившие в этой постановке артиста Р. Вижу, как они взволнуются и зашуршат пожелтевшими программками, выводя сочинителя на чистую воду: "Что такое? Когда это Р. играл в "Ревизоре"? Хлестаковщина!.. Не было этого никогда!..".

Так вот, - было.

И не менее семи раз.

В Токио - четырежды.

А еще - в Осаке, Нагойе и Маэбаси по разу...

Вот так.

Перед отъездом в Японию у нас вышел короткий разговор с Товстоноговым.

- Володя, - решительно сказал он, - вы понимаете, что всю труппу мы вывезти не можем. Каждый человек на счету, поэтому я прошу вас, кроме "Мещан", выйти в качестве гостя в "Ревизоре"... - И скорбно пояснил: - Вместо Виталия Иллича.

Об этой замене я знал как о деле решенном и, полный неожиданного смирения, сказал:

- Хорошо, Георгий Александрович...

Оказалось, что дело не потребовало больших усилий, и он несколько обмяк.

- Разумеется, это относится только к Японии, в Ленинграде делать этого вам не придется, - сказал он.

Я скромно сказал:

- Спасибо, Георгий Александрович.

После новой цезуры с какой-то неуверенной интонацией он предположил:

- Костюм Иллича должен вам подойти... Мне кажется, вы одного роста...

Очевидно, историю с примеркой костюма Гриши Гая ему рассказали во всех подробностях...

Еще более упрощая разговор, я сказал:

- Да, Георгий Александрович, этот костюм, думаю, подойдет. - И добавил: С утра начинаю работать над ролью.

Гога недоверчиво вскинул брови:

- Там нет никакого текста...

- Тем более, - сказал я, - работа сложнее.

Тут наконец он хмыкнул и засопел.

Выступать в пользу Иллича так же, как затевать разговор о Гае, было не только бестактно, но и бесполезно.

- Я рад, что "Мещане" все-таки едут, - сказал я.

Он живо подхватил:

- Как вы понимаете, я тоже!..

Читателю, не пережившему наших побед, скажу напрямик: я считал и считаю Большой драматический эпохи Товстоногова лучшим театром всех времен и народов, а "Мещан" - лучшим спектаклем этого художника. Мое заявление, конечно, декларативное и отчасти вынужденное, должно было прозвучать давно и наконец прозвучало во избежание возможных кривотолков, которых невозможно избежать.

Кривотолки были и остаются на театре проверенной принадлежностью, являясь оружием нападения и средством защиты, особенно для тех патриотов, которые не стесняются называть себя именно так, в отличие от других, которые почему-то стесняются.

Подобное расслоение происходит и на театре политических представлений, и в самом обществе, очумевшем от неудач, и с каждым годом становится очевиднее, что "патриотами" в подавляющем большинстве величают себя лица неодаренные или одаренность утратившие, в себе и собственных силах не уверенные, а оттого и развивающие в себе инстинкт стадности и постоянно самоутверждающиеся с помощью визга или обезьяньего поколачивания кулаками в собственную грудь.

И поскольку время от времени возникает общественная опасность кулачного нападения "патриотов" на всех остальных, автор рекомендует последним, то есть остальным, хотя бы из чувства самосохранения запастись парой простых и желательно искренних деклараций на крайний случай. Например: "Я считал и считаю Большой драматический эпохи Товстоногова лучшим театром всех времен и народов..." и т. д.

Конечно, если крайний случай все-таки наступит, декларации никого не спасут, но при этом сохранится слабая надежда избежать хотя бы кривотолков.

Сделав это признательное отступление, артист Р., как ему кажется, получает право честно сообщить читателю, что его любимых "Мещан" в Японии оценили меньше, чем в других странах Европы, Азии и Латинской Америки, и на это была своя причина.