Нова. Да, и Гоморра

— Во Внешних Колониях люди читают книги, бывает, что и романы. Хотя там не очень… ну, только старые… — Он смотрел в раму на стене напротив: Линкей лежит, как нерожденный призрак. В другой раме — капитан. Идас потерянно глянул на Мыша и Кейтина. — Во Внешних Колониях все не так, как… — Обвел рукой корабль, подразумевая весь Дракон. — Скажите, вы знаете место, куда мы летим, нет?

— Никогда там не был, — сказал Кейтин.

Мыш покачал головой.

— Я просто думал, вдруг вы знаете, где можно раздобыть чуток… — Опустил взгляд. — Не важно…

— Надо спросить у них, — сказал Кейтин, показав на картежников через всю кают-компанию. — Это их дом.

— А, — сказал Идас. — Ага. Пожалуй… — Сверзился с пандуса, зашлепал по воде, выбрался на гравий и пошел, обтекая, по ковру.

Кейтин глянул на Мыша и потряс головой.

Но водяной след весь впитался в синее покрытие.

— Шестерка мечей.

— Пятерка мечей.

— Простите, кто-нибудь знает…

— Десятка мечей. Моя взятка. Паж кубков.

— …на этом мире, куда мы летим. Вы не знаете…

— Башня.

(«Плохо, что у капитана эта карта вышла перевернутой, — прошептал Кейтин Мышу. — Поверь, ничего хорошего она не предвещает».)

— Четверка кубков.

— Моя взятка. Девятка жезлов.

— …можно раздобыть…

— Семерка жезлов.

— …блажи?

— Колесо Фортуны. Взятка моя. — Себастьян посмотрел на Идаса. — Блажи?

Исследователь, решивший назвать самую внешнюю из планет Тусклой, Мертвой Сестры Элизием, пошутил неудачно. Несмотря на всю планоформенную машинерию, тот оставался мерзлым угольком, эллипсирующим на трансплутоновых расстояниях от Ее призрачного света, бесплодным и ненаселенным.

Кто-то предложил однажды сомнительную теорию: все три оставшихся мира — на деле луны: в миг катастрофы они пребывали в тени гигантской планеты и избежали ярости, испепелившей их защитницу. Если ты и луна, то неважнецкая, думал Кейтин, когда они скользили мимо. Как мир ты ничуть не лучше. Урок всем притворяшкам.

Когда исследователь исследовал все прочее, чувство пропорции к нему вернулось. На среднем мире ухмылка дрогнула: исследователь назвал его Дит.

Судьба исследователя подсказывает: угрызение совести запоздало. Тот, кто насмехался над богами, пусть и единожды, познал античное отмщенье. Его корабль разбился на внутренней планете. Она осталась неназванной и до сего дня именуется другим миром, без помпы, пышности и заглавных букв. И только когда прибыл второй исследователь, другой мир неожиданно раскрыл свой секрет. Огромные равнины, сочтенные издали отвердевшим шлаком, оказались океанами — из воды, но замерзшей. Да, верхние десять-сто футов смешаны со всякой щебенкой и отбросами. В итоге было решено, что другой мир некогда покрывали от двух до двадцати пяти миль воды. Кажется, тысяча девятьсот двадцатые коптили космос, когда Тусклая, Мертвая Сестра сделалась новой. В результате процент суши на планете стал чуть больше, чем на Земле. Непригодная для дыхания атмосфера, полное отсутствие органической жизни, температуры ниже нижнего? Мелкие проблемы в сравнении с таким подарком, как моря, — и легко исправимые. Так в ранние дни Плеяд человечество вторглось на обугленную, заледенелую сушу. Старейший город другого мира — но не самый крупный, ибо коммерческие и экономические сдвиги последних трех веков сдвинули и население, — назвали весьма тщательно: Город Страшной Ночи[11].

И «Птица Рух» села у черного волдыря Города на верхушке Когтя Дьявола.

— …восемнадцати часов. — И инфоголос кончился.

— Как тебе — ты дома или нет? — спросил Мыш.

Лео обозревал дром.

— Никогда по миру не ходил этому я, — вздохнул рыбак; за дромом распростерлось до горизонта море рваного льда. — Но «громадные сегментные нхары о шести ластах косяками по небу плавают. Рыбаки на них гарпунами длиной в пять высоких людей вместе охотятся». Плеяды узнаю́ я; дома я вполне. — Он улыбнулся, и морозное дыхание, возносясь, затуманило синие глаза.

— Это твой мир, Себастьян, так ведь? — спросил Кейтин. — Наверное, радостно возвращаться домой.

Себастьян отмахнул темное крыло, бившееся перед глазами.

— Мой по-прежнему, но… — Огляделся, хмыкнул. — Из Туле я-то. Большой город; в четверти другого мира окружности лежит. Очень отсюда далеко; и совсем иной. — Посмотрел в сумеречное небо. Сестра стояла высоко: неясная жемчужина в серо-сизом футляре облаков. — Иной совсем. — Кивнул себе.

— Наш мир, да, — сказала Тййи. — Но не дом вовсе наш.

Капитан, обгонявший их на пару шагов, оглянулся на говорящих:

— Посмотрите. — Показал на ворота. Лицо под шрамом застыло. — Не обвивает никакой колонну дракон. Дом это ваш. Для вас и тебя и тебя и меня дом это!

— Дом вполне, — повторил Лео. Но настороженно.

Они последовали за капитаном сквозь неозмеённые ворота.

Пейзаж являл все цвета пожарища.

Медь: окисляется до крапчатой, с желтыми прожилками зелени.

Железо: черный и красный пепел.

Сера: ее оксид — илистый, багрянистый до бурого.