Справедливости ради, Шш и правда больше всех надо – просто по причине его устройства. Он, если я правильно понимаю, довольно большой и при этом разреженный. Примерно как облако. Причём это облако находится не только рядом со мной, а и там, где такие, как Шш обитают. То есть то ли в двух местах сразу, то ли вообще везде. И напитки он усваивает не каким-то жалким желудком, как некоторые, не будем показывать пальцем, а всем своим рассеянным по разным космосам существом. Короче, чем большую площадь Шш мы обрызгаем, тем больше ему удовольствия. Просто (хотя технически сложно) всё.
Первым делом я открываю бутылку вишнёвки, последнюю из прошлогодних запасов, у нас такое не купишь, с юга надо везти. Неизвестно, когда я смогу поехать за новой партией, но глупо трястись над последней бутылкой чужого далёкого сладкого крепкого лета. Затем и нужны напитки, чтобы поить друзей. Поэтому я достаю из кармана походный штопор и начинаю аккуратно ввинчивать его в пробку. Шш аж звенит, так волнуется. И Катька там, у себя, в Измаиле тоже волнуется – с ним за компанию. И от себя лично тоже волнуется: хватит ли моего воображения, чтобы ей достался хоть один настоящий глоток?
Наконец пробка побеждена, Шш выдыхает и начинает звенеть ещё громче, но теперь с совершенно другой интонацией, не волнуется, а предвкушает. Я делаю первый глоток, он мой по праву. Совсем не факт, что удастся урвать ещё! Поэтому я собираюсь, концентрируюсь и представляю бутылку в руках у Катьки. Как будто она в шутку её у меня отобрала, сейчас выпьет чуть-чуть и отдаст.
Что из этого получилось, не знаю. Может, Катька расскажет потом. А пока я просто воображаю, как Катька сидит рядом, страшно довольная – и что бутылку у меня отобрала, и что вишнёвка такая отличная. И шепчет: «Пусть Шш нам оставит ещё хоть пару глотков!»
Шш уже так громко звенит от нетерпения, словно он колокольня, и он же на этой колокольне звонарь. Совсем свиньёй надо быть, чтобы и дальше откладывать угощение. Поэтому я поднимаюсь с пня, на котором мы с Катькой по-царски расселись, и медленно двигаясь, даже не то что наощупь, вернее на какую-то странную, даже мне не понятную ощупь, начинаю понемногу, аккуратно, чтобы на как можно большую площадь друга хватило, это тёплое, звенящее, вибрирующее пространство вишнёвым вином поливать.
– Класс! – наконец говорит Шш. Он теряет дар речи, когда взволнован, но заново обретает его после примерно шестого глотка. – Какое вино у тебя отличное! А будет ещё такое? А когда?
– Не знаю, – честно отвечаю я. – Надеюсь, когда-нибудь будет. У нас такое не продаётся. Далеко надо ехать за ним.
– Далеко ехать? – вопреки ожиданиям, Шш не огорчается, а ликует. – Путешествия? Приключения? Чур, я поеду с тобой!
– Договорились, – киваю. – Когда соберусь, скажу.
Раздавать такие обещания легче лёгкого. Шш даже билета не надо. Воображаемые друзья – идеальные спутники; впрочем, справедливости ради. Шш не только воображаемый, но и вполне, иногда даже слишком остро ощущаемый друг.
«Вишнёвка, – думает Катька там, у себя, в Измаиле. – Это точно была вишнёвка. У меня до сих пор её вкус на губах».
Интересно, конечно, что она потом скажет. Или напишет; неважно, лишь бы она сама. Потому что воображение у меня, конечно, крутое. Но я не всегда могу отличить свои мысли как бы от имени Катьки от того, что она на самом деле думает или говорит.
Вот это, конечно, проблема. Я имею в виду, с одной стороны, Катька, если уж не может приехать, пусть будет хотя бы воображаемая, лучше так, чем совсем никакой. И с Шш мы отлично вместе гуляем, в сто раз круче, чем с любыми приятелями, может, только в детстве с друзьями мне было так хорошо. Но с другой стороны, я живой человек, и мне хочется хоть какой-то определённости. Например, точно знать, что Катька действительно попробовала вишнёвку. И что Шш – не плод моего воображения, а отдельное, самостоятельное, пусть даже совершенно непостижимое существо. И что вишнёвку я сейчас не просто выливаю на землю, а его угощаю. И ему действительно, а не только в моих фантазиях хорошо.
– Эй, чего ты грустишь? – спрашивает Шш, который пьян и страшно доволен, но всё-таки не настолько, чтобы не заметить моего настроения. – Если тебе слишком мало досталось, выпей побольше, – великодушно предлагает он. – Не обязательно мне прямо всё отдавать.
– Спасибо, друг, – отвечаю. – Ты лучше всех в мире. Я, пожалуй, и правда…
На этом месте я умолкаю, потому что к нам приближаются какие-то люди. Поздней осенью, в одиннадцать вечера! В воскресенье! Когда в городе всё вымирает! А этих какой-то чёрт понёс гулять у реки. В общем, ничего страшного, просто они тут некстати. При посторонних с Шш вслух особо не поговоришь. Когда становишься по-настоящему психом, сразу пропадает желание вести себя, как псих.