Новая гостья кафе на краю земли. Как сделать правильный выбор, когда оказываешься на перепутье

– Его сила настолько могущественна, что белые медведи готовы брести неделями по ледяной тундре и проплывать огромные расстояния в океане. И все это с единственной целью: найти самку. А потом они будут не на жизнь, а на смерть сражаться с другими белыми медведями за шанс продолжить свой род. Пингвины месяцами обходятся без пищи, практически голодая и замерзая до полусмерти, чтобы обеспечить выживание своего вида.

– А люди? – спросила Ханна.

– Причиняют друг другу боль, разрушают дружеские отношения, терпят финансовый крах, теряют собственную личность…

Ханна скептически фыркнула:

– Знаешь, мне не кажется, что в моей школе что-то такое происходит изо дня в день.

– Уверена? – Эмма намеренно сделала паузу. – Не у всех низший мозг включается одновременно. И не у всех он работает с одной и той же силой. Но в какой-то момент это происходит со всеми без исключения.

– Эмма, мне всего пятнадцать! Я не заинтересована в том, чтобы «размножаться» для продолжения своего биологического вида!

– Это-то как раз понятно. Мне вот девятнадцать, и я тоже не заинтересована! Но сто лет назад у нас с тобой в наши пятнадцать и девятнадцать уже имелось бы по одному, а то и по парочке ребятишек. Общество меняется, но наши мозг и тело продолжают подчиняться все тому же древнему коду. А под этим кодом – еще более глубоко запрятанный код, – продолжала Эмма. – Код эпохи саблезубых тигров и мамонтов. Код, который говорит, что только избранные получат возможность размножаться. Только избранные будут «иметь значение». И, как бы безумно это ни прозвучало, этот самый глубинный, самый древний код – часть того, что включается в нас, когда нам исполняется по четырнадцать-пятнадцать лет. Стремление быть этим избранным. Потому что избранный имеет значение. Избранные полезны для продолжения жизни биологического вида, а следовательно, они и есть жизнь, которая имеет смысл.

Ханна смотрела на нее во все глаза.

– А как же жизни всех остальных?

– Все остальные с точки зрения этого очень древнего кода несущественны. Они почти не имеют значения.

– Бред какой-то!

– Честное слово, я тоже так думала, когда папа мне это объяснял, – заверила Эмма. – Но после этого разговора я начала присматриваться к тому, как ведут себя люди и как веду себя я сама. И наблюдение подарило мне очень интересные открытия.

– Например?

– Да хоть с выбора одежды начать. В то время я – в зависимости от настроения – носила либо вещи, в которых чувствовала себя комфортно, либо что-то такое, что могло привлечь ко мне внимание. Или, если на меня вдруг накатывало желание взбунтоваться «против системы», я одевалась не так, как другие девчонки, когда пытались привлечь внимание, а радикально иначе. Просто чтобы доказать, что я – не они. Что я не такая.

– И что в итоге?

– Меня высмеивали в любом случае. Особенно девчонки. Они пытались меня унизить. Лишить меня уверенности. И так было даже с самыми близкими подругами. Если двум из нас нравился один парень, мы начинали сходить с ума от ревности. Или если у одной из нас был парень, а у другой не было.

Эмма шумно выдохнула, помолчала, а потом продолжила:

– Между прочим, эта битва за значимость разыгрывалась и между парнями моего возраста. Но я-то этого не понимала! Я понимала только, что я – больше не я прежняя, и тосковала по той себе. Я скучала по счастью, беззаботности и уверенности в том, кто я есть, которые были у меня раньше. По умению принимать собственные решения, не жалея об этом, и жить той жизнью, которую я для себя хотела.

– И все это свалилось на тебя в тот год, когда у тебя состоялся разговор с отцом? – спросила Ханна.

Эмма усмехнулась.

– Ну, нельзя сказать, что моя беспечная жизнь превратилась в хаос восьмидесятого уровня за один день. Это происходило постепенно. Со мной, с моими друзьями. Но однажды у меня случилось что-то вроде нервного срыва, и тогда папа сказал, что хорошо было бы нам серьезно поговорить. Он стал расспрашивать, что я чувствую, и я призналась, что временами мне кажется, будто мною управляет какая-то чуждая сила. Как марионеткой на веревочках. Тогда он объяснил мне про низший мозг и помог понять, что этот мозг – часть жизни. И что, если я сумею его понять, то увижу, как он движет поступками других людей, да и моими тоже.

Тут Эмма многозначительно помолчала.

– И вот что я поняла, – продолжила она, глядя Ханне в глаза. – Если смотреть издалека, то мое поведение не так уж сильно отличалось от поведения белых медведей и пингвинов.

– И что, это знание тебе как-то помогло?

Эмма кивнула.