Новая история стран Европы и Америки XVI–XIX века. Часть 1

XVIII столетие занимает особое место в истории западного общества. Возрождение и Реформация, научно-мировоззренческая революция XVII в. и Просвещение очертили общую траекторию духовной модернизации, определили качественные рубежи этого процесса. Но в полной мере модернистское мировоззрение сформировалось лишь в XIX в. Это стало результатом многочисленных новаций в самых различных областях жизни. Духовная культура модерна (как эпохи, а не художественного стиля[1]

) вобрала в себя уникальный синтез обновленной научной методологии, философских и идейно-политических теорий, экономических и социологических концепций, эстетических теорий и этических императивов.

Человек XIX столетия утвердился в роли активного преобразователя природы и, что еще более важно, получил в руки мощное орудие для выполнения такой миссии. Уникальный по своим масштабам научно-технический прогресс эпохи промышленной революции и перехода к системе фабрично-заводского производства обеспечил беспрецедентное наращивание экономической мощи ведущих стран Запада. XIX век окончательно соединил логику развития экспериментального научного познания и индустриализации, форсированного развития техногенной производственной системы.

Технический прогресс принес новые формы и скорости преодоления пространства и времени. В сочетании с геополитическими изменениями, вызванными формированием европейских и колониальных империй, это в корне меняло ощущение самого масштаба человеческой деятельности. Земной шар впервые за всю историю человечества стал единой ойкуменой (реально воспринимаемым, познанным и освоенным миром). Мир стал «завершенным», «закрытым». Этот процесс шел под знаком господства Запада. Именно Запад диктовал главные направления мирового развития и правила поведения на международной арене, формировал пути и средства мирового развития, постепенно вовлекая в свою орбиту все новые регионы, страны и народы.

Торжество модернистской модели развития рождало новый взгляд на природу и человеческое общество, основанный на понятиях функциональной предметности. Любые элементы производственной культуры, системы социализации, правовых и политических отношений начинают рассматриваться в контексте их прямых функций, а не «высшего» предназначения или «внутреннего» смысла. Новая система общественного воспроизводства, основанная на приоритете техногенных факторов развития, востребовала и самого человека как носителя суммы определенных качеств и навыков, а не целостную личность. Разнообразные психофизиологические способности и потребности человека оказывались фактически разделены. В общественном сознании произошла утрата представления об органическом единстве человеческой жизни. Правовой и социальный статус человека, его самоощущение, этические императивы и эстетические представления превращались в общественно востребованные функции и, там самым, приобретали противоестественную формальность. Их интеграция происходила не столько на личностном уровне, сколько в рамках системы общественных институтов.

Формализация духовного мира личности, нарастающая интеллектуализация и рационализация общественного сознания сопровождались неизбежной ломкой как религиозной, так и метафизической картины мира. Образ мира утрачивал единую основу восприятия и распадался на функционально значимые элементы. Истинность, нормативная правильность и аутентичность (красота) начинают восприниматься как три автономных критерия познания. Тем самым, наука, этика и эстетика постепенно становятся специфическими культурными сферами, замкнутыми в своих целях, методах и категориях. Естественно-научные изыскания, философско-мировоззренческие исследования, развитие социально-политических и правовых теорий, художественное творчество постепенно приобретают ярко выраженную дисциплинарную логику.