Новая Королева

Двадцать шесть лет назад…

Дождь стучал по пустой коробке из-под холодильника у меня над головой. Я перевернула ее набок и залезла внутрь буквально за пару минут до того, как разразилась гроза. От мусорного бака рядом со мной несло тухлой рыбой и гнилыми фруктами; эта вонь заглушала свежие запахи мокрого асфальта и земли. На неровной булыжной мостовой собирались лужи, вода лилась из водосточных труб, которые висели вдоль задней стены восьмиэтажного дома на другой стороне проулка.

Мое самодельное укрытие пронизал порыв сырого воздуха. Я прижалась к дальней стенке коробки, подложив под шею парусиновую сумку вместо подушки и сунув палец между страниц «Алисы в Стране Чудес», чтобы не потерять место, на котором я прервала чтение. Несколько недель назад я вычеркнула в заглавии слово «Алиса» и написала вместо него «Элисон». Отчасти для того, чтобы все знали, что это моя книжка. Но дело было кое в чем еще… мне хотелось пережить те же самые приключения. Если бы я могла превратиться в Алису и спуститься в кроличью нору, туда, где ждал новый мир! Возможно, там странные и ни на кого не похожие люди вроде меня наконец находили себе место.

Место, которое называется домом.

Я всегда плохо умела понимать других. В основном потому, что часто переезжала. По крайней мере, я себе так говорила.

Это не имело никакого отношения к тому, как трудно было доверять людям, ну или к моей неспособности к ним привязаться.

Чтение давало мне друзей в достаточном количестве. Больше всего я любила книжки Льюиса Кэрролла. Они, в числе немногих прочих вещей, остались после матери, которая умерла вскоре после моего рождения. Эти истории позволяли мне чувствовать себя ближе к ней, хотя я никогда ее не знала. Может быть, потому что втайне я понимала, насколько реальными были для мамы повести о Стране Чудес – учитывая наше отдаленное родство с лондонскими Лидделлами.

Однажды, когда я сидела в приюте и ждала новых приемных родителей, я влезла в кабинет директора и прочитала свое досье. Только так я и смогла узнать, откуда я вообще взялась. У Алисы Лидделл – реальной девочки, которая вдохновила Кэрролла написать книжку, – был сын, который завязал роман с одной женщиной, а потом отправился на войну и погиб. Его любовница забеременела и уехала в Америку растить своего незаконного ребенка. Мальчик вырос, и у него родилась дочь. Это была моя мать, Алисия.

Каким-то образом всё это свело ее с ума. В досье говорилось, что в подростковом возрасте некоторое время она провела в лечебнице, потому что изрисовала стены в доме персонажами «Страны Чудес» и утверждала, что они разговаривают с ней во сне. В тот день, когда родилась я, она выпрыгнула из окна больничной палаты на втором этаже, чтобы испытать крылья, о которых твердили ей голоса. Она упала на клумбу и сломала шею.

Доктор заявил, что Алисия покончила с собой – от послеродовой депрессии и от скорби по мужу, который погиб несколькими месяцами раньше во время несчастного случая на фабрике. Как бы там ни было, никто не смог объяснить, откуда у нее на лопатках взялись две припухлости размером с монетку, слишком большие и симметрично расположенные, чтобы счесть их царапинами от розовых шипов.

Что я думала? Что у моей матери и правда были крылья. Просто они так и не распустились. И если я тоже сумасшедшая, потому что думаю о Стране Чудес, – ну что ж, я это переживу. Если я ненормальная, значит, между нами и правда есть связь. Нечто общее.

Лишь бы никто не узнал.

Еще после мамы остался фотоаппарат «Полароид» – стоило нажать на кнопочку, и появлялась готовая фотография. Я с пяти лет умела им пользоваться.

Я зарылась в пачку снимков, которые вытащила из сумки. Это я хорошо умела – прятаться за деревьями на детской площадке или за машинами на стоянке, чтобы украдкой фотографировать чужих людей, с их родными и друзьями. Мне нравилось окружать себя ими, словно компенсируя отсутствие собственной семьи.

Я приподняла рукав джинсовой куртки, чтобы посмотреть на часы. Еще десять минут, и уроки закончатся. Тогда я пойду домой и притворюсь, что весь день была там, где положено. Я появилась в школе в начале последнего урока – чтобы меня отметили как присутствующую – а потом отпросилась в туалет и не вернулась.

Если повезет, то миссис Бансби, моя последняя опекунша, никогда не узнает, что я прогуляла школу. Я жила с ней всего месяц и не хотела, чтобы она рассердилась и чтобы меня снова выгнали. Хотя миссис Бансби была сорокалетней вдовой-вегетарианкой, она оказалась самым приятным опекуном из всех, кого я помнила.

Я посмотрела на окна на шестом этаже. Наша квартира была крайней слева, возле проржавевшей насквозь пожарной лестницы, от которой остался только бесполезный, черный, кривой скелет. Я отлично умела лазить – и несколько недель назад попыталась спуститься по ней, чтобы провести ночь на воле, с фотоаппаратом. Но я поскользнулась и упала.