Новая критика. Звуковые образы постсоветской поп-музыки

Другие электронные музыканты работают изнутри той же дискурсивной системы, не только деконструируя ее, но и показывая альтернативные пути взаимодействия современного искусства, православной и фольклорной традиции.

Одними из первых стали музыканты из проекта Oligarkh, записавшие в 2013 году альбом «Земля и воля». Музыканты перерабатывают православные гласы, тропари и молитвы, а также народные песни, создавая на их основе техно-, трэп- и бростеп-каверы. Предлагая такую интерпретацию, музыканты при этом акцентируют противоречивость этого жеста: музыкальные традиции дополняют и обновляют друг друга, но многие треки при этом звучат иронически. Композиции работают как музыкальный коллаж — его разнородные части вместе создают новые культурные смыслы, указывая при этом на всю сложность этого процесса.

Музыка Oligarkh рефлексивнее других произведений, в которых якобы бесшовно совмещается фольклорная и православная традиция. Сама возможность такого объединения — это, как и в случае с «Иваном Купалой», следствие той же травматической российской истории, смены трех культурных и политических систем, ни одна из которых не исчезала до конца (историк Алексей Миллер называет эту ситуацию «многослойностью имперских руин»[226]

). Истоки этого следует искать уже в советской истории; для наглядности приведу пример из живописи. В 1988 году художник-монархист Илья Глазунов заканчивает аллегорическую картину «Вечная Россия» — огромное шествие деятелей русской политики и культуры, среди которых встречается много православных святых. Есть на картине и элементы народной традиции: в правом углу картины Сталина и Троцкого везет тройка коней, выполненных в стиле палехских шкатулок. Зная антикоммунистические взгляды Глазунова[227]

, можно предположить, что тройка коней — это сталинская тройка, но почему ее изображает один из символов народной культуры — об этом остается только догадываться; ответ ускользает, как остаются неразличимыми фигуры в задних рядах шествия. Глазунов хотел запечатлеть противоречивость опыта России и преодолеть его, предлагая обратиться к православию, но в итоге у него получился еще один документ травматического невроза.

Oligarkh же изначально заявляют об осознанном культурном и историческом синкретизме. Название альбома «Земля и воля» отсылает к народнической революционной организации XIX века, на обложку музыканты поместили фотографию из этнографического проекта Сергея Прокудина-Горского, одного из первопроходцев цветной фотографии в России; они монтируют разные образы и проекты «народа», показывая их полифонию. Это становится заметно, если учесть название проекта; без него визуальная часть альбома выглядит просто как совмещение клишированных представлений о «крови и почве». Олигарх — мифологизированная фигура из пограничного времени; в современном государственном националистическом дискурсе ему отведена роль пугала. Музыканты переиначивают связанные с ним смыслы: как техно изымает церковную музыку из догматического дискурса, так и присутствие в концепте проекта олигарха своим остраняющим воздействием не позволяет ни одной из традиций обернуться почвенничеством[228].

Схожим путем двигается краснодарский проект Narcissi, который работает с историей и культурным наследием казачества. Группа деконструирует образ казака, окончательно сложившийся в 2010-е, — образ брутального и вооруженного защитника государства и православной веры[229]. Музыканты обращаются к деконструированному клубному звучанию, для которого характерны плотные синтезаторные тембры, часто имитирующие роботизированные звуки, и вокал, сильно обработанный автотюном. Благодаря этому пение получается менее эмоциональным и «человечным», казачьи песни начинаются казаться несколько неестественными, весь комплекс заключенных в них социальных, политических и гендерных значений ставится под вопрос. Это можно увидеть на примере кавера на песню «Конь» группы «Любэ». Оригинал часто исполняют на концертах в сопровождении (мужских) военных хоров, сам солист при этом одет в полевую форму; «задушевность» пения дополняет образ милитаризованного патриота, снабжая его сентиментальным ореолом и создавая эмоциональную общность слушателей. Доминирующую эмоцию в кавере угадать сложно, скорее, остается только воспоминание о том, какой она была в оригинале. Голос солиста механизирован, порой он неестественно долго тянет звуки; иногда звучит в таком высоком регистре, что нелегко становится угадать слова. Ровную мелодию оригинала постоянно нарушают музыкальные события — щелчки, резкие звуки синтезатора. Кавер только имитирует чувство, пытаясь освободить его от маскулинных стереотипов, в которые оно заключено.