Новая Зона. Крадущийся во тьме

Никиту встретили все те же пустота и тишина, что и несколькими часами ранее, приправленные страхом и неуверенностью в собственных силах.

«Человек слишком быстро привыкает к хорошему», — часто поговаривал Дим, и спорить с ним не выходило. Особенно сейчас.

Никита умудрился привыкнуть к тому, что ведет его полумутант, чувствующий аномалии лучше любого сканера и даже умеющий их «усыплять», если необходимо, а спину прикрывает искусственно созданный сверхчеловек — та еще язва, но готовая прийти на помощь. Что-то скажет Ворон, когда утром не обнаружит его на месте…

Он вздохнул, нацепил на глаза очки и, сверяя по сканеру каждый шаг, вышел в темноту.

Обзывать себя дураком Никита принялся уже на следующей станции. Всего лишь «Калужская», а он ощущал себя как выжатый лимон. В темноте не прятались аномалии, не поджидали злобные мутанты, но это не значило, будто Никита не ожидал нападения.

Он хотел бы повернуть обратно, но остатки гордости все еще тлели в душе. Сталкеры вполне могли уже обнаружить его исчезновение, и даже если нет, Никита скорее всего не успеет возвратиться к окончанию своего дежурства. Как он объяснит, где пропадал или почему не разбудил вовремя? Ворон в жизни не поверил бы, будто Никита воспылал к нему доброжелательностью и решил дать отдохнуть подольше, скорее, предположил бы, будто он сам заснул. Выглядеть же в его глазах еще хуже, чем есть, не хотелось.

Еще Никита размышлял о том, решится ли Ворон на погоню. Скорее всего сталкер лишь вздохнет с облегчением, когда не обнаружит его утром. В конце концов, нетбук теперь у него.

«Беляево» оказалось не столь необитаемо, как показалось им днем, и Никита готов был уже пересмотреть собственное утверждение про независимость метро от дня и ночи. Вдоль всей станции по потолку тянулись темно-синие лианы, а на них висели то ли цветы, то ли плоды. Бледно-синий свет отражался от белой плитки на стене и лезвий на рельсах — красиво, зрелищно и пугающе.

Еще хуже оказалось то, что сканер не определял «растения» вообще: ни как флору, ни как фауну, ни как аномалию. Чего можно от нее ожидать, с легкостью сообщил бы Дэн, но его рядом не было.

В конце концов Никите надоело стоять столбом в тоннеле. Стоило уже решаться — либо идти вперед, либо поворачивать назад. Разум подсказывал второе, несмотря на ведро презрения, которое на него наверняка выльет Ворон (причем, гад, ведь ничего не скажет при этом, просто глянет, словно похоронил).

«А и пусть», — решил Никита, обернулся и подскочил на месте как ужаленный, дыхание оборвалось.

Он мог поклясться, будто пара оранжевых глаз ему только почудилась. Сколько он ни вглядывался во тьму, не мог ничего разглядеть, и в очках ночного видения — тоже. Однако теперь он точно знал: обратно он не повернет — скорее, умрет от сердечного приступа по дороге. Костеря себя на чем свет стоит, он встал на четвереньки и пополз по шпалам.

«Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, — билось в голове. — Ехал поезд запоздалый…»

Детская считалочка неожиданно отвлекла от всех треволнений. Никите даже почудилось, будто он заснул в начале станции, а проснулся уже в конце. Входя в черный зев тоннеля, он обернулся, но снова ничего и никого не обнаружил.

Волосы зашевелились у него на затылке много позже — почти на подходе к «паутинке». Разумеется, это могло оказаться слуховой галлюцинацией, даже скорее всего именно ею и являлось — в кромешной звенящей тишине еще не то почудиться может. Однако Никите вовсе не улыбалось проверять, действительно ли цоканье коготков по рельсам ему примерещилось. Он ускорял шаг, посматривая на сканер уже не столь часто, как в начале пути. В конце концов, какой в том толк, если существует не определяемая им чертовщина.

В инфракрасном диапазоне «паутинка» пылала, как маленький костерок, и Никите совершенно не хотелось проползать под ней, да только другого выхода не было. Существо, преследующее его, решило больше не медлить. Никита мог поклясться, будто слышит уже не только стук когтей по камню, но и шелест шерстинок… или песчинок… или черт знает чего еще. Оглядываться он опасался и как можно скорее нырнул под алые нити. Он стискивал зубы и едва не выл, настолько сильным казался жар. Однако то, что попало в «паутинку», орало и визжало намного сильнее.

Наверное, если бы Никита обернулся, то мог бы оценить зрелище или попробовать идентифицировать мутанта — вдруг новый, не известный ранее вид? Пожалуй, впервые в жизни любопытство предало его. Оборачиваться не хотелось, даже если в перспективе светила Нобелевская премия.

«Коньково» освещал небольшой костерок. Всполохи живого огня отбрасывали на потолочный свод замысловатые тени. Дым тоже поднимался к потолку, а затем разделялся на струи и утекал в стороны входов.

Никита вначале глазам не поверил. Уж слишком неожиданной показалась ему такая картина. Разглядеть сидевшее у костра одинокое существо не представлялось возможным, но по очертаниям оно походило на человека: высокого, широкоплечего, в черном длинном одеянии. Он сидел ссутулившись, опираясь на широкий меч и низко опустив голову.