Новая Зона. Принцип добровольности

В ИИЗ не первый год существовало своего рода соперничество. Шувалов в шутку сравнивал его с враждой между мушкетерами короля и гвардейцами кардинала. Сталкеров считали людьми второго сорта из-за их малоучености, любви к авантюрам и деятельности, хорошо если незаконной лишь на четверть, звали «ходоками» и «отморозками». Сталкеры в свою очередь звали сотрудников ИИЗ научниками и теоретиками, не видящими реальной жизни за своими формулами. Приятельству соперничество, впрочем, не мешало, а часто и помогало выработке решений и мозговому штурму, как сейчас. Однако иногда приводило и к обоюдным оскорблениям, и к желаниям поотрывать головы и схватиться за оружие. Истина, как обычно, скрывалась где-то рядом, и как научники не могли обойтись без сталкеров, их опыта и таскаемых из Зоны образцов, так и последние – без постоянной модернизации сканеров и последних исследований. А над всеми ними стоял Шувалов, умеющий, если нужно, развести по углам, а то и вдарить по яйцеголовым лбам ученых и остудить излишне горячие головы сталкеров.

– Мы попали в очень неприятную ситуацию, – продолжил Ворон. – Наши союзники в Зоне уверены, будто угроза их миру… Да-да, не морщитесь так, эмионики разумны, а в Периметре сформировалась своя экосистема. Так вот, угроза их существованию исходит именно от людей.

– Они не намерены разрывать договор, – скороговоркой произнес Денис, – но, я полагаю, могут изменить это решение, если количество дыр увеличится.

Повисла пауза, которую разбил пузан (Ворон даже не сомневался в его дальнейших словах).

– Что нам с того? – Казалось, он раздулся от осознания скорой победы над Зоной и всеми населяющими ее тварями, участие в которой он непременно припишет и себе. – Если Зона перестанет существовать, нам же лучше. А так называемый договор можем разорвать и мы сами.

– Вы, видимо, забыли то, что происходило до этого договора, – заметил Нечаев. – Ну конечно, не вас же били эмо-ударом.

– Я не столь глуп, чтобы лезть в пекло, – ответил научник.

– Несомненно, – прищурился Ворон. – Вам больше по душе загребать жар чужими руками. Для пуза полезнее, как и для сердца и прочих органов.

– Василий Семенович! – на удивление тонко взвизгнул пузан, приподнимаясь. – Я требую оградить меня от подобного типа! Я член Академии наук, в конце концов, а этот…

– Ворон, – подсказал внезапно появившийся на пороге Анатолий Вронский, то ли опоздавший на заседание, то ли явившийся по делу, то ли пришедший наводить порядок. Иногда Шувалов звал тихого работника морга, совмещающего это занятие со съемками и работой в театре, разрядить обстановку. – Игорь Николаевич Ветров, легендарный сталкер, давно сотрудничающий с нашим институтом и не раз спасавший мир от, не побоюсь этого слова, локального апокалипсиса.

– Господи… пафоса-то сколько, – прошептал Ворон. Сделал он это достаточно тихо, только соседи подозрительно фыркнули.

Успокаивающе Вронский действовал буквально на всех. Почему-то ругаться и кричать в его присутствии не выходило даже у записных скандалистов.

– Благодарю, Анатолий Борисович, – громко сказал Ворон. Вронского он не любил, но, без сомнения, уважал, что не мешало слегка подначивать: тот терпеть не мог обращения по имени.

– Не за что, Игорь Николаевич. – Вронский ответил тем же. – Рад видеть вас в гостеприимных стенах института.

– Мне безразлично, кто этот хам! – Пузан наконец окончил вставать и оказался… большим. Ворон был ниже на полторы головы и у́же, вероятно, раза в четыре. – Я прибыл из Нью-Йорка не за тем, дабы выслушивать неграмотное быдло. На конференции мы разработали детальный план, который вы обязаны исполнить. Это совершенно неправильно, что Российская Федерация не допускает иностранных представителей на территорию Москвы. Я передал соответствующую ноту протеста президенту, но также требую петиции от вас. Вы зажрались, присваивая себе то, что не должно находиться в ведении одной страны!

– Прелесть какая! – восхитился Ворон и заговорил. Британский английский он воспринимал на уровне билингва. К тому же прожил на острове достаточно, чтобы говорить не только литературно. Собеседник наверняка предпочитал американский аналог, но не понять он вряд ли мог. Монолог длился около трех минут, за это время пузан попеременно краснел, бледнел и шел пятнами. – Так вот, может, я и безграмотное быдло, – вновь перейдя на русский, заметил Ворон, – но уж точно дюймовочка в сравнении с вами, несмотря на обжирание всего остального мира.

– Фи… – меланхолично проронил Вронский.

– Меня назвали хамом, – Ворон повел плечом, – я решил не сдерживаться. А что такое?

– Мне обидно, Игорь Николаевич, – не меняя интонации, заметил Вронский. – Я изучал французский и ровным счетом ничего не понял, хотя звучало, надо отдать должное, красиво.

– Вы, надеюсь, понимаете, что все будет в газетах? – прорычал пузан.

– Не впервые, – вздохнул Шувалов.

Вронский посторонился, и пузан вышел из переговорной. Он с удовольствием хлопнул бы дверью, но Вронский вовремя ее придержал.

– Прошу прощения, коллеги, но я не смог вовремя удалить посторонних.