Новая Зона. Принцип добровольности

– Мне стоило догадаться по этому прозвищу, что ничего не получится, да?

Ворон пожал плечами.

– У Андерсена…

– При чем здесь великий сказочник? – перебил ее Ворон и вскинул бровь. – Есть более древние и мудрые знания об этой нечисти – живучие, несмотря на пришедшую с Востока дурь и насажденную Западом идеологию.

– И по ним русалки – всего лишь трупы утопленниц, да-да, я помню. – Вот теперь она была уязвлена. Возможно, даже в равной с ним степени. – Зачем бы вам в таком случае, Ворон, строить из себя…

– Кого? – он хмыкнул. – Рыцаря на дороге?

– Похотливого козла, решившего обаять тупую телочку, – бросила она и добавила после пары секунд, так и не дождавшись ответа: – Один-один.

– Два-один, – поправил Ворон, – в вашу пользу, сударыня.

Повернуться и уйти – самое верное сейчас. Он так и поступил, но не сделал и пары шагов, как на запястье сомкнулись горячие пальцы. Ворон дернул рукой, сбрасывая не столь и сильную хватку, однако остановился и снова взглянул на нее.

– Простите, – произнесла она серьезно.

– Вы вовсе так не думали. Я обаял вас с первого взгляда и до глубины души обидел, когда уехал. А еще сами бы вы никогда, это злой чародей заставил вас кинуться под колеса моего автомобиля, – подсказал Ворон. – Я не столь наивен, сударыня, и достаточно живу на свете, чтобы считать самого себя циничным мерзавцем. Приберегите сказки для пылких юношей с кризисом среднего возраста. – И, чтобы уж совсем поддержать игру, добавил: – Два-два.

– Три-два, – на этот раз поправила она, – потому что вы действительно обидели меня. Неужели вы думаете, будто я здешняя Мата Хари?

Ворон качнул головой и вздрогнул от прозвучавшего в конце коридора мягкого голоса:

– Ай, как славно! Вы здесь и вдвоем.

Сестринский не мог слышать их разговора, но Ворону (и, похоже, не только ему) стало крайне неуютно: словно стены исчезли, а он оказался посреди заснеженного поля, полного пожелтевших мертвых стеблей, на радость резкому ледяному ветру, пронизывающему до костей.

– Моя дочь, Анастасия Сестринская, – представил профессор.

«Ну что ж, она по крайней мере назвала свое настоящее имя», – подумал Ворон. Только вряд ли подобная честность подкупила его: мало ли на свете Насть? Так же, как и Игорей – миллионы.

Он молчал, когда они втроем шли по коридору к лаборатории. Сестринский смотрел внимательно и, кажется, понимающе. Вряд ли он опустился бы до такой подлости, чтобы подкладывать дочь под первого встречного, пусть встречный и блудное творение, жаждущее свободы и не испытывающее даже элементарной благодарности. Скорее, девочке захотелось порезвиться.

Ворон тихо фыркнул на последнюю мысль: нашел девочку! Анастасия, конечно, может быть и приемной дочерью, но вряд ли. Почему-то казалось, Сестринский немного расист, вернее, генетик, верящий в гениальность, передающуюся по наследству вместе с кровью (собственно, и неудивительно для прошлого столетия). А в те времена обзаводились детьми рано.

Девочка на самом деле – даже не старуха, а очень опытное, много видевшее, постоянно учащееся и исследовавшее существо без возраста. И уж в чем точно не возникало сомнений: ее отношение к науке остановилось далеко не на уровне лаборанта или помощницы подай-принеси. Да она наверняка любого научника за пояс заткнет. А еще она своенравна, амбициозна и мстительна. Судя по прерванному разговору хотя бы, да и гормоны сбрасывать со счетов не стоит. Если ее тело затормозило на пороге двадцатилетия, то это вечный тинейджер с гранатой. Ворон попробовал представить многоопытного подростка и понял, что не может. Подобная невообразимость существовала за рамками его понимания и точно являлась смертельно опасной.

«Ну и на кой ей я? – задал он себе очередной вопрос. – На мальчиков потянуло? Так мало ли на свете действительно мальчиков, которые с радостью, граничащей с восторгом, клюнут на завораживающую внешность? Или совсем мальчики-мальчики не сдались, ей нужен мужик под сорок? Впрочем, в сравнении с ней – тоже тот еще юноша, но немного больше смыслящий и не столь страдающий спермотоксикозом?»

Сестринский вел с дочерью тихий, ни к чему не обязывающий разговор, который Ворон пропускал мимо ушей. Он все равно мало что мог запомнить или понять в кодовых названиях, бесконечном перечислении наименований органических соединений и вплетаемых в этот кошмар бытовых вопросов. К тому моменту, когда они вошли в лабораторию, он окончательно пришел к выводу, сводящемуся к старому как мир: готовиться следует к чему угодно, но лучше к самому худшему.

«Эта красивая змейка, Анастасия, само собой, не укусит до смерти (иначе Сестринский обидится), но отравить жизнь постарается», – с подобными мыслями Ворон сел в кресло и положил на подлокотник руки запястьями вверх, походя заметив, что никаких фиксирующих ремней даже не предусмотрено.