Новаторы

Салов вместе с первой группой товарищей выехал туда, чтобы подготовить прием заводского оборудования.

«Трудная и тяжелая была эта работа, — вспоминал он позднее. — Зима в тот год выдалась ранняя и холодная. Морозы достигали сорока градусов. Ноги в ботинках замерзали, и приходилось заматывать их в мешковину. Обогревались у костров, которые постоянно горели на берегу Волги».

Трудности не помешали москвичам в короткий срок построить автозавод. 30 апреля 1942 года был выпущен первый ульяновский грузовой автомобиль. С тех пор автомашины ежедневно грузились на железнодорожные платформы и отправлялись на фронт. Так было до Дня Победы.

Еще два с половиной года после окончания Отечественной войны трудился Салов на волжском заводе. Лишь в начале 1948 года семья Саловых вернулась в столицу. Поселились они в уютной квартире в бывшей Тюфелевой роще. Для жены и сына Александра Петровича автозавод второй дом. Более двадцати лет проработала здесь Надежда Ивановна. По примеру отца стал автомобилестроителем и Валентин Александрович Салов.

34 года проработал Салов на Московском автозаводе, трудился на разных участках, занимал различные должности — от молотобойца до старшею инженера цеха. Не жалел сил, щедро делился знаниями и опытом, умножал славу родного завода.

В 1957 году ушел на пенсию. С трудом привыкал к новому образу жизни. Решил поехать в родное село Жайск. Увлекся рыбной ловлей, сбором грибов, ягод. Но остаться в деревне надолго не смог. Манил завод. Хотелось увидеть родной цех, услышать привычный шум станков. И он не выдержал и пришел в партком — просить поручение. Ему, как члену Совета пенсионеров, поручили сопровождать экскурсии по заводу.

20 августа 1962 года Салова не стало. В некрологе, помещенном в заводской многотиражке, его товарищи писали: «Ушел от нас человек огромной инициативы, верного служения интересам партии и народа».

Во Дворце культуры автозавода есть небольшая комната с табличкой: «Комиссия парткома по истории завода». Ее посещают и ветераны труда, и молодые рабочие, ученые и журналисты, делегации из городов нашей страны и зарубежных государств. Здесь бережно хранятся все рукописи, материалы и фотографии, оставленные Александром Петровичем. К «фонду» Салова еще много раз будут обращаться историки и литераторы, изучающие славную деятельность советского рабочего класса.

АНДРЕЙ ФИЛИППОВ

Ю. Шпарог

Он проснулся, как всегда, сразу. Замешанная на густом запахе свежеиспеченного хлеба, сохнущих портянок, лежалого сена и еще чего-то своего, домашнего, темнота избы начала слегка разбавляться. В окно пробивался серый рассвет. Рядом тихо дышала жена. В дальнем углу за ситцевой занавеской ворочались во сне ребятишки, шуршал под ними сенник. С минуту полежал неподвижно. Плечи, ноги и поясница ныли. Особенно ноги. «К дождю», — с досадой подумал Андрей Севастьянович. Уже лет пятнадцать ломота в суставах служила ему верным барометром. Сказались годы работы на приисках, когда долгими часами приходилось стоять в шурфе по колено, а то и по пояс в холодной грунтовой воде.

Поднялся рывком. Под жалобный скрип половиц прошагал к двери, толкнул ее и жадно вдохнул прохладный утренний воздух. Было часов пять. В соседнем дворе прокричал петух. Где-то хлопнул ставень. По проселку прогрохотала телега. Деревня Бессоново просыпалась.

Утро действительно оказалось ненастным. С запада, со стороны Старцевой гривы, дул порывистый ветер. Он гнал низкие, набухшие влагой тучи. Первые крупные капли взрывали фонтанчики пыли на плотно утоптанной тропинке.

Андрей Севастьянович спустился по ней к берегу. Аба медленно бежала меж камышей, таща вниз, к Томи расходящиеся кольца дождевой дроби. На мостках было удобно. Андрей Севастьянович нагнулся, окунул в воду голову и плечи.

Когда вернулся, в избе уже не спали. На столе дымился добытый из печи горшок с крутой пшенной кашей, стояла крынка с парным молоком, лежала коврига хлеба.

Ел, как всегда, не спеша, обстоятельно. В огромной его руке деревянная ложка казалась игрушечной.

Когда поднялся, утерев полотенцем губы, стало будто теснее в избе. Без малого двухметрового роста, широченный в плечах, он олицетворял спокойствие.

— Вот мы и снова дома, женка, — повернулся он к хлопотавшей у печи женщине. — Пойду на работу наниматься.

А через час уроженец этих мест, вернувшийся в родные края после двадцати лет скитаний по шахтам, приискам и дорожным стройкам Сибири, землекоп Андрей Севастьянович Филиппов стоял у стола в деревянном бараке, на фасаде которого косо висела жестяная табличка: «Рабсила». Это было 21 мая 1929 года.

Три десятилетия спустя Андрей Севастьянович с доброй иронией в глазах говорил: