Новаторы

— Часто писатели, журналисты, историки добиваются: «Думал ли ты тогда, что предстоит строить первенец сибирской металлургии, что стал участником создания индустриальной базы социализма?» — «Так я скажу, — думал. — На то он и человек, чтобы мозгами шевелить. Только, помнится, в тот день думы мои попроще маленько были. Мечталось о хорошем заработке. Тогда у меня семья большая была — четверо ребятишек, жена да старики — мать с отцом. А еще думал: наступит ли конец кочевой моей жизни? Ведь с тех пор, как батя меня мальчонкой на прииски увез, так и жилось: то в казармах, то в землянках на дорожном строительстве, то в шахтерском поселке… Есть работа — живешь, кончилась — дальше подался. Вот и мечталось мне, чтобы на сей раз работы н на лето, и на зиму хватало, чтобы к месту прирасти, ребятишек в школу послать. Сам-то я тогда неграмотный был, хотя тридцать лет уже стукнуло».

…То была памятная весна. Накопив силы, страна приступала к штурму. С листов чертежей контуры будущих заводов-гигантов перешагнули на строительные площадки, зримо стали проступать в линиях котлованов, фундаментов. Ленинский план социалистической индустриализации начал претворяться в жизнь.

Застучали первые топоры и на левом берегу реки Томь, против старинного сибирского городка Кузнецка. Кузнецкстрой начинал жить. Рабочих было совсем немного. На площадку потянулись крестьяне-отходники из окрестных сел, прибыло несколько специалистов во главе с главным инженером строительства Иваном Павловичем Бардиным. Велась подготовка к большому наступлению. Но выглядела она пока прозаично.

…От станции тянулись подводы с бревнами. Длинная их вереница с хлюпаньем месила тягучую глину только что проложенного тракта. Около одной из подвод шагал Андрей Севастьянович. Вытягивая с усилием сапоги из болотной жижи, он прикидывал, сколько ходок удастся сделать в этакую распроклятую слякоть. За каждое бревно платили по 15 копеек.

Дорога пошла в гору. Раскисшая под доящем, она стала скользкая, как каток. На крутизне лошадь, подавшись вперед всем своим корпусом, налегла на оглобли. Спина ее выгнулась, гривастая голова на широкой короткой шее низко опустилась. Копыта беспомощно заскользили, а крупный, с синевой глаз с укором косил на хозяина.

Андрей Севастьянович досадливо крякнул, подпер плечом передок и поднатужился. Уйдя по щиколотки в грязь, ноги нашли твердую опору. Телега медленно двинулась вперед. На взгорке начиналась будущая Тельбесская улица. По обе стороны поднимались первые венцы барачных срубов. Площадка готовила жилье к приему новых рабочих. Разбрызгивая грязь, бревна скатывались на землю.

«Больше не обернуться», — подумал Андрей Севастьянович. Сгущались сумерки. Возчики сгрудились под дощатым навесом у хилого костерка. Коренастый паренек с заткнутым за кушак топором, сидя на корточках, подкармливал огонь смолйстой щепкой и с интересом прислушивался к разговорам.

— Бают мужики — басил ладно скроенный, с окладистой черной бородой дядька, — будут, однако, Бессонову нашу изводить, дома снесут, посевы тоже. Непорядок это! Прадед мой тут землю пахал, каждый колышек в плетне своими руками вколочен. А теперь прахом все по миру пустить? Я так думаю, согласия на то давать не след. Его, заводище-то, строить можно и в стороне малость. У Советской власти земли много. А если и вовсе не тут, так оно для миру еще лучше будет!

Многие одобрительно зашумели.

— Твоя правда: здесь помирать надо бы, — поддержал щуплый возчик в натянутом на голову и плечи промокшем мешке. — И то по полю дорогу проложили, хлеба топчут!

Паренек у костра поднял голову. В отблеске пламени сверкнули задором чуть раскосые глаза.

— Не мутил бы людей, Михеич, — повернулся он к бородачу. — Сказали же в конторе: где деревня стоит, выстроят город — дома каменные, в три этажа. И деньги, и рабочих на перенос дадут.

Андрей Севастьянович подошел к навесу.

Паренек был Мишка Ионов, деревенский столяр, заводила в комсомольской ячейке. Мишу Филиппов уважал. Даром что безусый, но работящий и грамотный.

Бородача тоже узнал. Пятистенный, из лиственниц срубленный домина Михеича сверкал крашеными ставнями через один двор от его избы. Был Архип Михеич Кузин прижимист и изворотлив. Держал раньше по 50 и больше голов скота, приторговывал продуктами, обирая старателей. Потом притих, хозяйство свернул. Зажиточный середняк да и только. У него купил Андрей Севастьянович Гнедка за 65 рублей, когда вернулся. Деньги немалые, но конь добрый, выносливый.

Спор у костра продолжался.

— Ты, паря, помолчал бы, — отвечал бородач Мишке. — Что тебе терять? Штаны и то одни. За перевоз недорого отдашь. А протирать их на собраниях с девками в любом месте одинаково!

Кто-то прыснул в кулак.

Симпатии Андрея Севастьяновича были на стороне Миши. Но и мужикам он сочувствовал. Переселение означало, что и свою избу придется перевозить, а куда, еще неизвестно.