Новелла современной Румынии

Акты купли-продажи составил писарь Стэнеску и судья скрепил их своей подписью. А из бояр никто и четверика ржи взаймы не дал… Они надеялись, что и на следующий год будет засуха. Берегли старый урожай, чтобы продать его втридорога. У деревенских богачей и амбары и закрома туго набиты зерном прошлогоднего урожая.

После жестокой засухи на людей свалилась новая беда — лютая зима. К нам сквозь сугробы пробрался с хутора мой двоюродный брат Думитру Пэликэ. Он привел с собой и жену — тетю Марицу. Дома у них пятеро детей. У брата Думитру Пэликэ никакого скота нет. И он и его жена батрачат на бояр, на богатеев, — везде, где придется. Раньше у него была скотина, но он ее лишился. Прошлой зимой задолжал Томе Окы и дал корчмарю подписанный вексель. В нужный срок он не смог вернуть долг. И Тома Окы продал его скотину…

— Пропади ты пропадом, дядюшка Тома! — проклинала его тетя Марица. — Пустил ты нас по миру… Не мог еще подождать немного?

— Чего ж мне ждать? Я вас выручил. Ждал, пока векселю срок выйдет. А теперь мне деньги нужны. А ты еще проклинаешь меня! Поганый твой бабий язык!.. Не боюсь я твоих проклятий. Ничего я не боюсь…

Когда брюхо туго набито, а мошна еще туже, человек уж ничего вокруг себя не видит. Думает, что сильнее его и нет. Думает, что и смерти на него нет!.. Вот кабы не было смерти…

— Ты думаешь, если бы смерти не было, люди лучше были бы?

— Нет, еще хуже…

Неожиданно к нам с хутора нагрянули родственники. У печи, где горит солома и откуда валит густой черный дым, они греют большие натруженные руки, вконец огрубевшие от страшного мороза. Руки понемногу отходят. Отходят и лица. Развязываются языки.

— Не оставляй нас, дядя Тудор, — начинает женщина. — Узнала я, что вы продали землю Иордаке Диману и взамен получили хлеб. Одолжи нам хоть полмерки кукурузной муки. У нас дети мрут. Раньше времени умирают.

Женщина — маленькая, сгорбленная, изможденная — еле говорит, плачет и глядит потухшими глазами на желтый огонек очага. Мой двоюродный брат Пэликэ молчит. Молчит и отец. Кукуруза у нас считанная, и ее должно хватить, пока снег сойдет.

— У меня уже два дня маковой росинки во рту не было. Мы-то уж как-нибудь! Детей жалко! — добавляет женщина.

Мать встает, исхудавшая, желтая. Она берет торбу. Наполняет ее кукурузной мукой.

— Подай мне фартук, Марица, я тебе малость мучицы отсыплю, испеки калачиков да помяни покойников.

Отец смотрит на мать. Он бы выбранил ее, да душа не позволяет.

— Мы тебе этого не забудем, дядя Тудор. В жизни не забудем, тетя Мария…

— Да ну, ладно. Только как вы до лета дотянете? Что с нами со всеми будет?..

— Взять бы дубину да хватить по башке кого следует! — говорит Думитру Пэликэ. — Так дальше жить нельзя… Работаешь, покуда с ног не свалишься, а на жизнь не хватает.

— Придет час, мы с ними расквитаемся, но коли не сделаем этого с толком, потом нам еще горше будет. Размозжить несколько голов — это еще не все…

— Хоть бы душу отвести, дядя Тудор, невтерпеж мне, мочи моей нет! А там будь что будет…

Сельская беднота жестоко страдает от голода. Люди говорят вслух: «Душу бы отвести, хоть бы душу отвести…»

Родные из Виорики встают и уходят. Отец провожает их до калитки. Они идут мимо собак, растянувшихся во дворе. Собаки поднимают морды. Не лают на них. У них нет сил лаять.

Ночь. Долгая зимняя ночь. Дампа на стене слабо освещает комнату. Никто не смыкает глаз. Мы, ребята, молчим. Родители изредка перекидываются словами. У нас еще гость. Он принес отцу трубку с табаком, — это его брат, мой дядя Войку, муж Бызэрки, наш сосед. Табак чуть отдает табаком, больше — сеном… Отец говорит о моем двоюродном брате Думитру Пэликэ.

— Пэликэ мог бы сейчас продать землю, если бы она у него была. У кого из бедняков есть клочок земли, тот отдает его задаром, только бы с голоду не помереть. Голод не тетка. Желудок терпит-терпит, но, коли его не обманешь, не подбросишь ему хоть малость, наверняка ноги протянешь.

— Засуха, лютая зима…