Новеллы и повести. Том 2

Сарайдаров выслушал просьбу и, повесив на шею полотенце, повел их на скотный двор. Открыл ворота конюшни — внутри блеснули лоснящиеся крупы вороных жеребцов. Для выездов держал он две пары лошадей: одна пара — снежно-белые, словно лебеди, другая — угольно-черные, будто черти. По тому, какая из них в упряжке, крестьяне угадывали, куда он едет и в каком настроении. Катит на вороных, лучше уходи с дороги, избегай с ним встречи. Значит, выехал по каким-то делам, скорее всего неприятным. Зато когда увидишь мчащихся белых коней, словно упряжка святого Ильи летит (всем почему-то казалось, что белые кони летают в воздухе и вызывают гром), можешь смело идти навстречу, можешь даже поздороваться — в ответ он поднесет руку к шапке, а то и остановится, поговорит с тобой. Если такая встреча произошла в селе, может даже пригласить в корчму, угостить. Сам посидит часок-другой, ежели подвернется Колю с его гайдой или цыган Гасан с кларнетом. Сарайдаров всегда держался очень прямо, казалось, его целиком втиснули в огромные сапоги, пил крупными глотками, время от времени оскаливал свои волчьи зубы и непрерывно что-нибудь заказывал. «Для души», — говаривал он, не считая, выкладывал на стойку кучу банкнот, одну приклеивал Гасану на лоб и уходил. Отправлялся в город успокаивать взволнованную душу с какой-нибудь своей содержанкой, обитающей в его городской квартире, а то, бывало, целую ночь прокутит в шантане Цинцара, требуя, чтоб цыганки и певички парами сидели у него на коленях, лепил им на лоб банкноты или засовывал прямо за пазуху, а утром велел вызвать для себя три экипажа. В один садился сам с какой-нибудь девкой, в другом везли его шапку, а в третьем — трость. Кортеж этот медленно и торжественно следовал по улицам, пока не останавливался у его дома…

Сарайдаров набросил узду на одного из вороных жеребцов, на Аспаруха, и вывел его во двор (вороным он дал клички Аспарух и Крум, белым — Симеон и Петр)[14]. На снегу Аспарух казался особенно черным, сверкал чистыми белками глаз. Еще переступая порог, он высоко задрал царственную свою голову, вдохнул свежий воздух и взыграл. В глазах у него блеснул огонь его страшной праболгарской силы, мускулы заскользили под кожей, будто слитки черного золота. Красота и бесовская сила — вот что это был за конь, готовый перемахнуть через любые ограды и податься в чисто поле. Но Сарайдаров крепко держал его, наслаждаясь им с какой-то дикой усмешкой, при этом обнаружилось поразительное сходство между ним и конем. Вороной зверь запрокинул голову, заржал, встал на дыбы, оскалился, как и его хозяин, удила проскрежетали в его пасти, на темном бархате губ проступила пена. Сарайдаров успокоил его, перехватил покороче уздечку и замер перед конем.

— Ну-ка, парень, пройди под ним! — сказал он с волчьей усмешкой.

Паренек не поверил собственным ушам, замигал, глянул на деда, а тот глуповато осклабился и ничего не ответил. Наслушался он про чудачества этого хуторянина, но не предполагал, что тот проявит к малому такую жестокость.

— Ежели ты настоящий мужчина, то пройдешь под конем, ежели нет — голодать тебе вечно, — проговорил Сарайдаров. — Ну, але-е гоп!..

— Стисни зубы и ступай! — проговорил дед. — Если зверюга эта, мать ее так, наступит на тебя, хозяин озолотит.

Рассчитывать на то, чтоб Сарайдаров озолотил кого-нибудь из своих работников, было трудно, но платил он им хорошо, особенно если справятся с испытаниями, которые он для них изобретал. Дед подтолкнул паренька, тот сделал шаг вперед. Черный зверь топтался на месте, казалось, испускал из ноздрей огненные искры. Паренек зажмурился, упал на четвереньки и пролез под брюхом чудовища.

— Молодец, парень что надо! — сказал Сарайдаров, глядя на потное лицо Ричко. — Ты настоящий мужчина! Будешь у меня возницей. Баста, кладу тебе пятьсот левов!

По тому времени это были довольно большие деньги, и дед даже икнул от неожиданности. Сарайдаров завел коня в стойло, еще раз оглядел парня и хлопнул его по плечу.

— Беги на кухню, поешь!

Он пошел в дом одеваться, а дед заковылял обратно в село.

9