Новичкам везет

Мать Шона, рыдая, пришла в их квартиру – забрать все памятки его детства, все, что Хэдли не успела запрятать поглубже в ящики комода, затолкать в шкафчик над холодильником

– Детка, я знаю, что ты его любила, – в голосе свекрови звучала та особая ревность утраты. – Но зачем тебе все эти детские вещички? Он тогда был моим мальчиком.

Горе свекрови такое острое и пронзительное, что просто не скажешь «нет». Не рассказывать же ей о тех ночах, когда Хэдли рядилась в его школьную спортивную куртку на голое тело, и Шона страшно веселило, что она на ней мешком висит и чуть ли не до коленок достает. Он отпускал глупые шуточки про взятие барьеров, про проверку на прочность и про стриптиз с шестом, а сам расстегивал кнопки, одну за другой. Не расскажешь же, как она мечтала, что его серебряная ложечка достанется еще даже не зачатому младенцу.

Однако в итоге Хэдли взяла с собой в новый дом совсем мало вещей. Когда свекровь ушла и в квартире воцарилось молчание, Хэдли стало казаться, что каждый предмет, который она брала в руки, режет глаз. Зубная щетка – сколько же ею пользовались. Журнал – и у того страница с загнутым уголком. Миски красные, а вся остальная посуда белая – Шон утверждал, что мюсли достойны яркого цвета. В ту минуту, когда она сняла телефонную трубку, все изменилось, и теперь надо добить остатки, напоминающие о прошлом. Она убедила директора похоронного бюро кремировать черную футболку и джинсы, что были тогда на ней, вместе с телом Шона. Она старательно избегала запаха жареной курицы и лимонов, разбила тарелки, которые прямо перед звонком поставила на стол – с некоторым сумасбродством вышвырнула их из окна, с третьего этажа. В конце концов хозяин дома согласился, что всем будет лучше, если и договор об аренде они вышвырнут в окошко намного раньше срока.

Но, увы, воспоминания как одуванчики: выдернешь один – десять вырастет. Хэдли все чаще и чаще стала выносить разные домашние предметы на улицу – мусорщики заберут. Правда, они исчезали еще до мусорщиков.

Она переехала в новый дом, купила на гаражной распродаже у соседей неподалеку тарелки и кровать – займем немножко чужой жизни. Теперь она день за днем, месяц за месяцем сидела в гостиной на кушетке, пила чай и глядела через окно на расползающуюся по саду растительность. Вот и хорошо, ее уже зажали в кольцо, она стала совсем маленькой, ни дать ни взять крошечный желудь под опавшими листьями.

Как-то раз ее навестила подружка по колледжу.

– Боже мой, дорогая. – Она выглянула в окно. – Без домкрата тебя отсюда в жизни не вытащить.

При чем тут жизнь? Оговорочка по Фрейду. Непонятно, как можно столько болтать о жизни, ведь Шон умер – почему это так трудно выговорить, не спотыкаясь на каждом слове?

Хэдли скорее радовала столь неугомонная природа сада. Тут было спокойно, сквозь эту зеленую стену не проедет ни одна машина. Сад словно укрыл ее в тесных зеленых объятиях.

Утром в субботу Хэдли сунула кусок хлеба в тостер и услышала, как к соседнему дому подъехал фургон. Этот дом и строился на продажу, даже лужайка со свежим дерном была сама аккуратность – полная противоположность непроходимым дебрям ее сада.

Хэдли только вышла из задней двери, как мальчишеский голос, поначалу приглушенный закрытыми окнами машины, вдруг вырвался на волю:

– Мама, смотри! Таинственный сад!

Еще минута, и до нее донеслось, как что-то большое и тяжелое волокут по лужайке и пристраивают к забору.

– Тайлер! – окликнул женский голос. – Что ты делаешь?

– Смотрю!

Голос мальчика звучал приглушенно, он с чем-то возился у изгороди. Затем над верхней планкой показалась взъерошенная голова – на вид лет шести, волосы и лицо – с многочисленными следами бутерброда с арахисовым маслом. Мальчик уставился на Хэдли, а она на него.

– Я теперь тут живу, – сказал он наконец.

– Я тоже.

Мальчуган огляделся.

– В твоем саду, похоже, водятся феи.

– Очень может быть. – Хэдли и сама часто подумывала о феях, особенно по ночам, когда в открытое кухонное окно вливался незнакомый аромат.

– Простите, пожалуйста. – Теперь рядом с головой мальчика появилась и другая. Молодая женщина с крепко спящим младенцем на руках. Она кивнула на сына. – Он к вам пристает?

– Нет, что вы, – ответила Хэдли – о, эти скрипучие колеса вежливости.

Женщина с облегчением улыбнулась:

– Я Сара. Укротитель этого бродячего зверинца. Мой сын Тайлер, а там муж, Дэн.

Она кивнула в сторону дома, где молодой мужчина с еще одним младенцем на руках тщетно пытался отпереть дверь, чтобы грузчики могли занести вещи.

– Мы хотели переехать до того, как они родятся, – слегка извиняясь, непонятно, то ли перед Хэдли, то ли перед близнецами, объяснила Сара.