Читаем Новичкам везет полностью

– Ага. В молодости я был без ума от реки. Потом женился и решил, что детские забавы больше не для меня. Но ужасно тосковал по порогам. Теперь каждый август вожу две-три группы.

– А как ваша жена?

– Она-то и позвонила моему старому начальнику и попросила взять меня обратно, – рассмеялся Сэм.

Кейт попыталась представить, каково это – снять трубку и просто позвонить.

– А сколько раз вы по реке сплавлялись?

– Раз сто, наверно.

– Вы нас мастерски провели через пороги.

– Вы сегодня и сами неплохо справились.

Кейт покачала головой.

– Сама не знаю, откуда что взялось.

– Скоро узнаете.

Даже в темноте она почувствовала его улыбку.


Усталая, опустошенная, Кейт брела вдоль берега, легкий ветерок ласкал кожу. Зато душу облегчила. Когда это с ней было в последний раз?

Сэм сказал, что она не первая, кто рыдает на реке. Эта глубокая вода, должно быть, таит в себе немало ненависти, грусти и любви. Реке можно поведать то, о чем и другу не расскажешь. Разве что умирающему.

Она тоже была рекой, которой можно доверить любой секрет. Кэролайн, Дария, Мэрион, Сара, Хэдли, Ава – с той, кто скоро умрет, говоришь по-особому. Наружу выходят страшные тайны. Интересно, помнят ли они, о чем с ней разговаривали, какими становились подле нее?

Дария, всегда такая колючая и злая. Принесла этот странный хлеб на красном блюде. Позвала Кейт в студию, куда никому нет хода. Посадила ее за гончарный круг, раскрутила маховое колесо и отошла. Руки Кейт коснулись глины, как касаются глубокого молчания, и голоса всех докторов и медсестер сразу куда-то пропали. Глина обретала форму, легчайшие прикосновения пальцев творили бороздки, и глина послушно поднималась под ладонями.

Хэдли показала большое голубое кресло в заросшем саду, сказала, что тут Кейт сможет, когда понадобится, побыть в одиночестве. Кейт сидела в кресле, грелась на солнышке, слушала, как Хэдли поблизости играет с Сариными близнецами, по голосу ясно, чего ей в жизни не хватает. А Сара приходила в сад, усаживалась на траву рядом с Кейт и все время теребила стебли плюща, будто саму себя хотела отыскать в зарослях.

Мэрион, сидя вместе с Кейт в больничной приемной, придумывала множество историй, превращая окружающих, таких же пациентов или родственников, в цирковых фокусников на пенсии, во взломщиков сейфов, в тайных любовников, в собирателей канделябров или крышечек от бутылок. Кэролайн нашла в летнем домике чужую книжку – прямо на столике у кровати. Как они тогда понимали друг друга! И Ава, ее телефонные звонки были как камешки, подобранные на пляже: они ничего не расскажут тебе о настоящем океане.

Да, она была такой же рекой. С ней они прикоснулись к смерти и вдруг сами стали и храбрей, и честней.

Кейт глядела на воду. «Знаю, знаю тебя», – сказала она реке.

Вернулась в палатку, тихонько вытащила спальник наружу и легла на спину, чтобы были видны звезды.


Двенадцать дней на реке. Мир теперь состоит из мелочей – отдаленное звяканье котелков поутру, запах свежего кофе, когда с кружкой в руках шагаешь босиком по теплому песочку. Косынка на шее, в жаркий полдень намоченная в ледяной реке, холодная вода стекает по спине. Глухой звук, с которым последний пластиковый мешок падает на песок, когда они вечером разгружают лодку. Жареные грибы, шоколадный торт, испеченный в толстостенной кастрюльке. Холодящий, резкий вкус коктейля «Маргарита» с последним кусочком льда. Летучая мышь, взмахнувшая крыльями в ночном воздухе.


Последний день путешествия. Кейт прилегла на бортике плота, солнце греет лицо, руки и ноги голые. Скоро солнце начнет жарить вовсю, теперь она уже это знает, но пока можно немножко понежиться в приятном тепле. Под ней ленивая вода, мимо проплывают утесы, один за другим, слайд за слайдом. Дочка устроилась рядом, похоже, почти заснула.

– Эй, Робин!

– Чего?

– Спасибо.

Робин улыбнулась, не открывая глаз, а потом сказала:

– Ну, если дело дошло до признаний, то и мне надо тебе кое-что рассказать.

Кейт приподняла голову. Сидя на своем насесте, Пэтти делала вид, что внимательно разглядывает воду.

– Ничего особенно важного. Просто не хотелось обсуждать, пока сама не разберусь.

– Конечно.

– Понимаешь, я не хотела, чтобы вы с Кэролайн заранее волновались, вдруг что-нибудь случится и ничего не выйдет. Но я все обдумала, пока мы тут были, и мне кажется, это серьезно.

– О чем это ты?

– О Брэде.

– Не может быть. – Кейт постаралась не выдать своего восторга. Сколько раз они с Кэролайн об этом мечтали, пока Брэд и Робин были еще детишками. Только с тех пор немало воды утекло.

– Ну, он… Понимаешь, я его сто лет не видела. А когда его отец ушел, он мне позвонил. Хотел, чтобы я поделилась опытом.

Кейт кивнула. Какая же она взрослая уже. Да, пришлось стать взрослой.

– Мы просто разговаривали, а потом он приехал и…

– И?

– Ну, мам. Не подробности же тебе излагать?

– Конечно, нет, – как же ей хотелось всех этих подробностей.

Пэтти ухмыльнулась со своего насеста.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги