Новичок

Он не хотел, чтобы его жалели. Как он желал, чтобы поскорее все закончилось и он понес заслуженное наказание! Весь мир осудил его как преступника — а он был слишком доверчив, чтобы не поверить целому миру. Все, чего он желал, — это поскорее закончить дело, расплатиться с долгами и уйти в извечное молчание, перед смертью увидев лишь одно лицо — лицо Фрэнсис.

Она стояла в углу зала заседаний, бледная и прекрасная, не отрывая огромных глаз от Аллана. У нее был вид недавно избитого человека, и казалось, боль еще не покинула ни ее тела, ни ее сердца. Он не знал, почему она пришла. По крайней мере это означало, что сейчас Джиму лучше. Проходя мимо нее, он остановился в проходе и одними губами прошептал:

— Джим?

— Лучше! — дрогнули бледные губы Фрэнсис.

Боже, какая улыбка появилась на ее лице! Другой бы разглядел нежность и жалость и все ее большое и любящее сердце в этой одной улыбке. Но Аллан пошел дальше, думая: «Как она рада тому, что Джиму легче. Как она его любит!»

В тюрьме Элиас Джонстон пришел к нему в камеру.

— Ал, — сказал он, — почему ты не подашь апелляцию?

— Зачем? — спросил Аллан. — Ты же видишь, все знают, что я это заслужил.

— Ты уже знаешь?

— О чем?

— Может, тебе будет совестно принять помилование от губернатора? Ты же считаешь, что большинство против тебя. Но подожди до завтра. Губернатор должен протелеграфировать свое решение.

Но губернатор не прислал телеграммы. А спустя какое-то время пришло письмо. Оно извещало шерифа, что его послание было прочитано с большим интересом. Но, изучив все обстоятельства означенного дела, губернатор пришел к заключению, что приговор справедлив, и он не видит причин изменять решение такого прекрасного судьи и гражданина, как Герберт Томас, и освобождать убийцу. Приговор утвержден и обжалованию не подлежит.

Шериф разорвал письмо на мелкие кусочки и вышвырнул в окно.

— Изучил все обстоятельства! — ревел шериф. — Он изучил их по газетам и утвердил приговор!

Он заставил себя пересказать все Винсенту Аллану. На что Аллан ответил:

— Вот видишь? Ты… очень добрый человек, Элиас, и не хочешь признавать, что другие правы.

До исполнения приговора Аллана отправили в каторжную тюрьму. Но перед отъездом его навестила Фрэнсис, и Джонстон на этот раз пошел против установленного порядка и разрешил ей свидание в камере заключенного.

— Знаешь, что случилось? — спросила она.

— Что-то хорошее о Джиме? — поинтересовался он, глядя на ее сияющее лицо.

— Он просит у тебя прощения, прощения за все. С него сняли обвинения.

— Благослови Бог старину Джима. Я знал, что у него все будет хорошо.

— Но ты, Ал! О, этот губернатор — слепец!

— Нет, Фрэнки. Он просто знает правду обо мне. Я заслуживаю смерти.

— Но что же ты совершил, кроме того, что спас Джима и меня?

Он покачал головой и грустно улыбнулся.

— Ал, ты сводишь меня с ума! — закричала девушка, топая ногой. — Будто ты знаешь о себе что-то необыкновенное, что-то злое и ужасное. Ал, тебе не кажется, что все они должны… должны…

— Что, Фрэнки?

— Надеть тебе на голову венец и прицепить крылышки на плечи! Ты… ты просто слишком хорош для этого мира, вот что!

Он только улыбнулся на этот всплеск эмоций и пробормотал:

— Фрэнки, ты так разгневалась на меня, что у тебя слезы стоят в глазах. Хорошо, я буду считать себя таким, как ты хочешь, если это сделает тебя хотя бы капельку счастливее.

— Ох, — выдохнула она, — ну что с тобой делать?

— Ничего, кроме того, о чем уже объявлено.

Она схватила его за плечи и долго смотрела ему в лицо, а по ее щекам градом катились слезы.

— Во имя всего святого, что с тобой, Фрэнки?

— А ты не видишь?

— Ты очень расстроена, Фрэнки. Ах, если бы я мог что-нибудь сделать!

— Ты? Что-нибудь сделать? Ты можешь сделать все!

— Что?

Она повернулась и, как слепая, нащупала руку шерифа. Он провел ее в свой кабинет и предусмотрительно прогнал двух посетителей, ожидавших разговора. Потом усадил ее в кресло.

— Посиди здесь и поплачь, — сказал Джонстон. — Тебе полегчает.

— Таких людей не бывает! — рыдала Фрэнсис Джонс.

— Не бывает, — согласился хмурый шериф.

— Я… я ненавижу его! — закричала Фрэнсис.

— Я тоже, — отозвался шериф.

— Лучше бы я в глаза его не видела!

— Я тоже, — кивнул шериф.

— Он никогда не поймет!

— Никогда, — подтвердил шериф.

На этом месте слезы хлынули таким водопадом, что она забилась в кресле от рыданий. Это продолжалось довольно долго, и два носовых платка, заботливо предоставленных шерифом, промокли насквозь, пока она наконец обрела способность говорить.

— Что же мне делать? — хрипло спросила она.

— Один Бог знает, — отозвался шериф.

Когда девушка ушла, он вернулся к Аллану.

— Ал, — мрачно начал он, — ты первоклассный дурак.

Аллан удивленно посмотрел на него, а затем кивнул.

— Думаю, что это так и есть, — произнес он.

— Именно этим ты так опечален в данный момент? — продолжал новоиспеченный шериф.

— Нет, — признался заключенный. — Я думал не об этом. Собственно, я думал не о себе…

Неожиданно шериф вздохнул.

— Она красивая. И добрая, — сказал он. — Черт меня побери, она — чудесная девушка!

Аллан радостно улыбнулся. Он находил, что ее прелесть невозможно описать словами.