Новое назначение

Малость, как же. Судя по всему, художник неделю «керосинит». А товарищу Попову, что б ему... В общем, большое человеческое спасибо. Председатель губисполкома не смог нормального художника отыскать, твою мать!

— А что за картины? — заинтересовался комиссар.

— Потом расскажу, — пообещал я, не желая вдаваться в подробности. Да и не картины это были, а политическая карикатура.

— Так со мной-то что? А с картинами? — напомнил художник.

— Тимофей, ты когда пишешь — ты вначале думаешь, а потом делаешь? Или делаешь, а только потом думаешь? — поинтересовался я.

— Так, как пойдет, — хмыкнул Веревкин. — Если церковь расписывать — вначале думаю, а для души, то само-собой делается. А с этими даже и сам не понял — кисть макнул, а дальше не помню, руки делали.

Ясно. А ведь талантлив, зараза. Может, в иное время и гением бы прослыл.

— Пикассо ты наш, архангельский, — вздохнул я. — Такого и расстреливать жалко, а придется. Сам не расстреляю, другие пристрелят. По уму — и картины бы твои в топку кинуть, и тебя заодно.

— А зачем в топку-то кидать? Пользы для котла никакой, лучше дров кинем. А маляра этого сейчас из поезда вышвырнем, и картины, — вздохнул Виктор.

— А картины-то за что? — всполошился Веревкин.

— Значит так, — принял я решение. — Виктор, позови начальника охраны. Художника под арест, пусть сидит в купе, охрану приставить, чтобы за водкой не убежал. Когда в Архангельск вернемся, подумаю, что с ним делать.

Вот, ну не зараза ли есть? Но гений. А что взять с гения?

Мелькнула мысль, что по возвращению в Архангельск следует запереть Веревкина в каком-нибудь сарае, а лучше — в монастырской келье на Соловках, дать ему холсты, краски, и пусть малюет картины. Скопится немного, тогда художника следует расстрелять, а картины продать на международном аукционе. Не сразу, разумеется, а чуть погодя, чтобы и биография Тимофея Веревкина, павшего от рук сатрапов, стала известна в цивилизованном мире, и картины взлетят в стоимости. Глядишь, и я вместе с Веревкиным войду в историю, зато от выручки можно будет купить что-то полезное. Интересно, на ледокол хватит? Нет, не хватит. А вот на дизельную электростанцию для городской больницы — точно хватит.

Но от идеи выступить с презентацией я все-таки не отказался. Ватман есть, тушь и перья тоже, есть персонал — Анна Егоровна и комиссар Спешилов. Командир взвода Ануфриев отыскал красноармейца, знакомого с каллиграфией, и работа, как говорится, завертелась. К тому времени, когда бронепоезд подходил к Москве, у нас уже образовался десяток приличных плакатов. Сделали бы и больше, но закончился ватман.

Глава 13. Заседание коллегии

В Москву мы прибыли тринадцатого мая. Прибытие бронепоезда если кого-то и удивило, то не железнодорожников, быстренько загнавших нас на запасные пути. А транспортные чекисты, проверив и мой мандат, и документы всех находящихся в поезде, включая нашего арестанта, убедились, что перед ними действительно начальник Архангельского ЧК, а на поезде нет орудий, быстренько протянули к штабному вагону провод и даже установили телефонный аппарат. Сервис, однако!

Чем хорошо иметь при себе бронепоезд, так это то, что не нужно думать ни о ночлеге, ни о гостинице. А не то пришлось бы ломать голову — где размещать личный состав, куда мне девать помощников, как быть с Нюсей? Даже с комиссаром были бы проблемы, потому что совещание политработников начиналось только двадцатого числа, и где бы он болтался неделю без денег, если бы не я?

Приказав Ануфриеву отпускать народ в увольнение в город не всех сразу, а партиями, и что мы здесь пробудем не меньше трех суток

Посему, первое, что я сделал — позвонил на Лубянку и доложил дежурному о прибытии в Москву особоуполномоченного ВЧК, а уже потом сообщил в канцелярию Совнаркома.

Дежурный сообщение принял, сказал, что немедленно доложит ответственному от руководства, положил трубку, а в канцелярии СНК товарищ, представившийся Горбуновым, сообщил, что мой отчет заслушают пятнадцатого в семь часов вечера, и мне дадут двадцать пять минут на отчет, и двадцать на вопросы и ответы.

Только я положил трубку, принявшись обдумывать, чем мне сейчас заняться, как зазвонил телефон.

— Аксенов, — автоматически представился я.

— Аксенов? — пророкотал незнакомый голос. — Это хорошо, что Аксенов. А это тебя Ксенофонтов побеспокоил, знаешь такого?

— Так точно, товарищ Ксенофонтов, — сказал я.

— Вот и хорошо, что знаешь. Я за тобой машину послал, жди.

Про Ксенофонтова — заместителя Феликса Эдмундовича, я только слышал. Но начало разговора мне не понравилось. Еще со времен средней школы и армии я не люблю, если ко мне обращаются на «ты» и по фамилии, но приходилось терпеть.

Пока ждал машину, успел слегка поругаться с комиссаром. Виктор, видите ли, принялся возмущаться, что я потратил на никчемный холст не только свои, но и его деньги.

— Виктор, а тебе деньги-то зачем? — поинтересовался я.

— Ну, это самое, — засмущался комиссар. — Аньку в синематограф сводить, еще чего-нибудь. У нас сколько всего было? Тысяч тридцать, не меньше?