Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Еще более авторитетными для следствия являлись показания о составе тайных обществ, данные лидерами заговора. Здесь особая роль принадлежала С. П. Трубецкому, который дал показания, в том числе о составе тайных обществ, дважды – не позднее 19 декабря и 23 декабря. Вскоре в распоряжении следствия оказался подробнейший список участников тайных обществ, составленный Трубецким 26 декабря. Именно из показаний Трубецкого Комитет впервые узнал о принадлежности к тайным обществам П. П. Лопухина, И. А. Долгорукова, И. П. Шилова, А. А. Кавелина, Л. А. Перовского, В. Д. Вольховского. Среди названных им впервые лиц находились и «давно отставшие», по словам Трубецкого, члены «первоначального общества»: Ф. Ф. Гагарин, Ф. И. Левин, В. И. Белавин, П. С. Пущин, А. И. Фредерикс и др.[210] В это время, судя по всему, император предполагал привлечь всех, почти без исключения, к следствию. На основании этих показаний были отданы распоряжения об аресте членов Союза благоденствия П. П. Лопухина, Петра И. Колошина, Ф. Г. Кальма, М. Н. Муравьева, И. А. Фонвизина, Я. Н. Толстого и других, большинство из которых были помечены Трубецким как «отставшие»[211]

. В отношении Гагарина император сделал помету: «К Сакену» (Ф. В. Остен-Сакену, главнокомандующему 1-й армией, в которой служил Гагарин). В отношении Ф. Н. Глинки, показания о котором в это время ограничивались сведениями о его давней принадлежности к тайному обществу, последовала резолюция: «Взять и представить императо[ру]»[212].

Эти распоряжения об арестах говорят о многом; следует признать, что показания Трубецкого рассматривались следствием как наиболее авторитетные и безусловно достаточные для принятия решения о привлечении к процессу, в каких бы отношениях с конспиративными организациями указанное им лицо не находилось. Особенно показателен факт распоряжения об аресте Гагарина, несмотря на указание Трубецкого о том, что этот офицер уже давно не имеет никаких сношений членами тайного общества (возможно, сыграл свою роль высокий полковничий чин подозреваемого). Об этом же свидетельствуют резолюции императора на докладной записке Комитета в связи с показаниями Трубецкого, которые носят тот же характер, что и решения в отношении арестованных.

Но в отношении отставных офицеров Ф. И. Левина и В. И. Белавина,

по показанию Трубецкого состоявших в Союзе благоденствия и от него отошедших, были приняты более осторожные решения об установлении их личности, образа жизни и связей. Из последующих записей в журналах Следственного комитета выясняется, что было решено не привлекать их к следствию непосредственно, а только учредить надзор: «По прежнему показанию Трубецкого о Белавине и Левине государь император высочайше повелеть соизволил написать об них губернаторам, чтобы обратили внимание на образ их жизни». Предполагалось, что если «по скрытному разведыванию» будет открыто, что у них «бывают тайные собрания или поведение их окажется сомнительным», если обнаружатся их «сношения с лицами подозрительными», то обоих следовало взять под арест и доставить в Петербург[213]. То же решение последовало в отношении Ф. П. Шаховского, вскоре привлеченного к процессу; в отношении П. С. Пущина был поставлен вопрос о выяснении его местонахождения и проводились меры по установлению личности.

Однако тенденция непосредственного привлечения к следствию бывших участников Союза благоденствия, «отставших» от тайных обществ, сохраняла свою силу в первые месяцы процесса (декабрь-январь)[214]

.

В поле зрения следствия оказались полковые командиры А. А. Авенариус, Ф. М. Свободской, И. М. Тимченко-Рубан (на заседании Следственного комитета 7 января 1826 г., в результате показаний П. И. Пестеля, сообщившего о принятии им этих офицеров в тайное общество в 1817 г.). Хотя по полученным данным связи офицеров с тайным обществом давно прервались, однако следствие признало «нужным» «испросить соизволение… на учреждение за ними тайного надзора». Если бы поведение и связи кого-либо оказались подозрительными, следовало немедленно взять под арест и привлечь непосредственно к расследованию. Документально установлено, что такой надзор был учрежден в отношении Авенариуса. Помета Дибича на докладной записке, излагавшей это решение Комитета, безусловно, передала волю Николая I. Она гласила: «Прислать сюда, если подозрительны, под арестом, а буде нет подозрения, предписать им явиться сюда в Комитет»[215].