Новогодний Дозор

Он даже закрыл дверь и распахнул снова. Ничего не изменилось. Убегали вперед стеллажи, и дальний край терялся в полумраке.

Тогда Герман положил на конторку томик Эллисона и шагнул в проход между стенами книг, вдыхая запах старой типографской краски, пыли и пожелтевшей бумаги. Дверь за собой на всякий случай притворил.

Он шел по лабиринту, не торопясь отклоняться в стороны и сворачивать в соседние проходы. Двигался по прямой, чтобы узнать, как далеко простирается этот стеллажный мир. Мимо проплывали корешки и пустые пространства между ними. Все это Герман наблюдал, как из окна поезда. Еще в детстве, когда в первый раз попал на экскурсию в библиотечные фонды, он мечтал, как заполнит пустоты книгами своего сочинения. Он подумал и о том, давно ли кто-то брал в руки все эти тома. Нечитаемые книги – это как солдаты, павшие в бою. Может, кто-то их и помнит, а может, уже и нет. Осталась только братская могила, где захороненные покоятся стоя, будто китайские терракотовые воины.

Потом Герман услышал голоса. Вздрогнул и остановился. Но затем медленно-медленно пошел на звук.

Очень скоро увидел и свет. Источник скрывался за стеллажами, оттуда и доносились голоса. Один из них Герман узнал сразу.

Говорил агент.

– …Дима, мне не нравится, что творится у тебя в группе. Совсем не нравится.

– В России живем, Пьер. Пора привыкнуть!

Услышав эту реплику, Герман зачем-то даже вытащил с полки книгу. Первую попавшуюся – нужно было чем-то занять руки. Потому что теперь он узнал оба голоса.

– Слышал много раз, – ответил агент Пьер. – Талантливый народ и все прочее. Только почему вдруг стало так много проколов?

– Ребята подобрались – как-то очень…

– Здесь я соглашусь! Никогда еще мне не приходилось разыгрывать спектакль столько раз подряд!

Герман поймал себя на том, что уже идет между стеллажами не таясь. Когда вышел из узкого книжного коридора в освещенный закуток, его ждали.

Казалось, два библиотекаря собрались почаевничать. Сидели у стола, наверняка позаимствованного из читального зала. Лампа под зеленым абажуром придавала этой нише, окруженной книгами, вид домашней библиотеки, где в самых темных углах таилась добродушная жуть.

Первым Герман увидел Пьера. Затем высокого человека с глубоко посаженными глазами и мощными бровями. Пробор разделял его пегие волосы точно посередине, так что они были похожи на сложенные крылья. Иначе говоря, это был папа Дима.

Он первым и нарушил немую сцену.

– Здравствуй, Герман!

– Здравствуйте, Дмитрий Иваныч… – только и смог выговорить пришедший.

– Вот, что я говорил! – взмахнул руками агент, будто гость для того и явился, чтобы проиллюстрировать какую-то его мысль.

– Вы нас обманывали! – Герман собрался с силами.

– Если быть более точным, то не он, а я, – безапелляционно и чуть ли не жизнерадостно заявил Пьер. – Только это не помогло!

– Кстати, Пьер, – сказал папа Дима. – Откуда он вообще узнал, куда идти?

Герман переводил взгляд то на одного, то на другого. Его вопрос словно утонул в обсуждении.

– Моя вина, – агент даже привстал и театрально приложил руку к сердцу, склонив голову, – а все из-за проклятой любви к эффектам. Я показал ему ход сюда. Хотел подчеркнуть, что среди книг есть место и его собственным.

– Может, сядешь? – предложил Герману папа Дима.

Тот увидел незанятый стул – старый, с деревянной изогнутой спинкой. Неожиданно пришла усталость, будто Герман прошел много километров. Стул гостеприимно скрипнул, принимая гостя.

– Извини нас, – мягко сказал папа Дима.

– Никаких пришельцев нет? Никто не прилетит?

– Я попробую объяснить, – начал папа Дима, – но понять будет куда труднее, чем искривить пространство.

– Он способный, он сумеет, – поддакнул агент.

– Нам не нужно выдумывать технику для инопланетян?

– Не нужно, – опять сказал Пьер. – Мы ей не пользуемся…

– Позволь мне, – вмешался папа Дима. – Герман, у вас, когда освоили технику, многие начали понимать, что разрушают планету. Стали бороться за экологию и все такое прочее. Прогресс уже не остановить, но приструнить его как-то нужно. А представь себе цивилизации, для которых сама техника — это как для вас каменный топор. Рано или поздно такой скачок делают все – начинают вмешиваться в реальность напрямую. То есть мысленно. И тогда все повторяется, только здесь экология нужна самой реальности. Если каждый будет перерисовывать общую картину мира по желанию, то кто-то пострадает. Приходится снова договариваться друг с другом – а давайте будем вот именно такую картину мира считать базовой. Что-то вроде правил хорошего тона для мироздания. Законы физики становятся вроде законов юридических, инструментом саморегуляции общества. И разумеется, раз есть закон, то появляются и нарушители.

– А мы при чем? Мы же не доросли…

– Даже у вас есть те, кто тоже может вмешиваться. Кто преждевременно родился, что ли… И те, кто только говорит, что может. В большинстве своем шарлатаны. Ими мы не занимаемся.

– А других что, устраняете?