Новые идеи в философии. Сборник номер 13

Наиболее важная для Ренувье из всех категорий, наряду с отношением, категория числа, в виду этого мы сосредоточим на ней, главным образом, наше внимание. Ренувье законченная «актуальная» бесконечность представляется каким-то кошмаром. Он не скупится на указания логической нелепости в понятии бесконечно большого числа. Он усматривает в понятии бесконечно малого, играющем такую капитальную роль в науке, известную полезную фикцию, методологическую уловку исчисления. Он строго разграничивает (что уже делал Кант) infinitum – бесконечное от indefinitum – неограниченно большого. И он во всех этих рассуждениях прав. Но какие выводы он делает отсюда? Он утверждает, что прямым следствием закона числа является: ограниченность мира в пространстве и времени, реальная разделенность мира на определенное (чудовищно большое) число неделимых физических элементов (и притом одушевленных), реальная разделенность времени на определенное число прерывных конечных мгновений, изменения на ряд обособленных «толчкообразных» изменений. Реальное движение, по его мнению, состоит из суммирования малых конечных перемещений, ибо в противном случае аргументы Зенона против движения являются абсолютно неопровержимыми. Если движение от А до В слагается из бесконечно большого числа частей или моментов, то, действительно, по его мнению, расстояние от А до В никогда не может быть пройдено. Все это всего яснеe выражается в отношении Ренувье к антиномиям Канта: он принимает за истинные тезисы конечности (ограниченность и начало мира, численная определенность его составных частей, возможность абсолютного начала в ряде причинно обусловленных перемен, т. е. свободы воли и первопричины мира). Все это вместе поражает своею парадоксальностью и тою стремительностью, с которою Ренувье хочет навязать истинность тезисов читателю. Неужели так просто решаются антиномии Канта, и почему же он, принимавший закон числа, не соблазнился таким простым прямолинейным решением вопроса? Антиномии Канта, особенно первые две, представляют гениальный «Experiment der Vernunft» для определения того, как человек понимает мир, метафизически или критически. Первые две антиномии по их замыслу – волчья яма, в которую неизбежно попадает каждый, кто пожелает уклониться от их критического разрешения. А такое уклонение возможно в троякой и только в троякой форме: I) Или можно признать, что тезис и антитезис – оба истинны зараз, что мир зараз и конечен, и бесконечен, что противоречие лежит в природе мира, и что с этим ничего не поделаешь: наш разум бессилен охватить эту природу. Таков взгляд Гамильтона и Спенсера – такого взгляда на антиномии придерживался и Ренувье в первый период своей философии – это точка зрения иррационализма. II) Или можно признать, что мир бесконечно разделен и представляет в пространстве и времени an und für sich бесконечно большую величину, состоит из бесконечно большого числа частей пространства и времени – взгляд инфинитизма, III) или можно признать, что мир конечен, как это делает Ренувье, – финитизм. Во всех трех случаях отвечающий попадает, по выражению Канта, в положение подставляющего решето, когда вопрошающий делает вид, что доит козла – иначе говоря, самый вопрос: «каков мир сам по себе», независимо от познающего субъекта (для которого он всегда безграничное in indefinitum явление)? есть нелепый вопрос, на который может быть лишь нелепый ответ. Мир в целом и составных частях для сознания не есть данность, но всегда задание. И в самом деле, освободившись от нелепости бесконечно большого числа, Ренувье поспешно принимает тезу финитизма, не желая исследовать ближе, не находится ли она в вопиющем противоречии с другими категориями. А между тем ее принятие связано с признанием ограниченности времени и пространства. Спрашивается, чем же ограничены время и пространство? Ведь самое понятие их предполагает возможность беспредельного продолжения! Равным образом начало мира предполагает предшествующее ему пространственно-временное небытие. Но ведь, по Ренувье, познающее соотносительно с познаваемым, и не придется в данным случае допустить познание небытия? Первопричина опять же есть contradictio in adjecto – еще Шопенгауэр справедливо заметил: причинность не извозчик, ее нельзя отпустить, когда вздумается. Всякая причина есть следствие другой причины, отвергать это положение значит отвергать основную категорию Ренувье, категорию отношения. Далеe, мы все познаем в отношениях и, следовательно, для нас нет абсолютных величин, между тем, признавая мир ограниченным, мы должны признать в природе абсолютно большую конечную величину – размер мира. Если мир имел начало, то по тем же соображениям он должен иметь и конец. Все это слишком несообразно и напоминает учение Аристотеля и схоластические церковные представления. Аналогичный взгляд мы встречаем у Гартмана, который связывает учение о начале и конце мира с понятием энтропии9

.