Новые идеи в философии. Сборник номер 13

Гносеологический волюнтаризм Ренувье, родственный прагматизму Джэмса и учению о трансцендентном долженствовании Риккерта, исходит, как мы видим, из положения, что суждение есть акт воли, и притом, свободной принять его или отвергнуть. Отсюда Ренувье выводит, что даже гносеологическая необходимость не имеет объективно принудительного характера до тех пор, пока мы не поверим в истинность суждения, не примем его. Если признать, думает он, что все наши суждения, и истинные, и ложные, суть акты необходимые, то придется устранить критерий для различия истинного и ложного, ибо история философии показывает, что за объективно необходимое принимают во все времена прямо противоречащие суждения. Отсюда вывод: добровольное принятие суждения свободным актом воли, свободная вера в его истинность – единственное условие для существования науки, которая зиждется на вере. Только непосредственные чувственные данные навязываются помимо веры, только в них не сомневается ни один скептик, все остальное предполагает добровольную веру в тезисы реальности. Эта теория поражает своею неубедительностью. Без сомнения, всякое высказывание есть не только интеллектуальный, но и волевой акт. Из этого, однако, отнюдь не следует, что это – акт свободной воли. Бесспорно, от моей воли зависит принять или отвергнуть необходимое суждение (например (1+1=2), однако, разве следует отсюда, что некоторое соотношение субъекта и предиката не навязывается мне при этом принудительно. Но в таком случае нужно признать, что все суждения (и истинные, и ложные) совершаются по необходимым психологическим законам природы? Да, это необходимо допустить – различие между истиной и заблуждением при этом сохранится вполне, ибо 1) суждение, кажущееся истинным, но ложное по существу, может быть исправлено умственной поверкой, сличением данных опыта и коллективной поверкой и опытом других людей; 2) критерием истинности суждения все же остается его свобода от противоречия и согласование с опытом, независимо от того, из какого психологического источника, свободного или необходимого, оно произошло, оценка его истинности не имеет никакого отношения к его происхождению. 3) Предопределенность в развитии знания у отдельного человека или человечества, которая признается детерминизмом, отнюдь не есть гносеологический фатализм, как понимает его Ренувье. Если можно спорить о моральном прогрессе человечества, то его интеллектуальный прогресс вне сомнений. В этом прогрессе нет логической необходимости, как и во всяком процессе природы, но по мере организации всей человеческой науки в одно соборное целое он приобретает все большую и большую вероятность. В самом темпе движения научной мысли заметно все возрастающее ускорение. В частности в истории философии прогресс совершается гораздо медленнее, чем, например, в технике, но и он обеспечивается тем, что человечество может не только углублять и расширять проблему истинного познания, но путем психологического изучения заблуждения, путем раскрытия механизма логики чувств и внесения поправок в процесс познания благодаря изучению факторов, препятствующих строго логическому развитию мысли, ускорять наступление вечного мира в философии, который, конечно, все же является лишь бесконечно отдаленной точкой в непрестанном движении, ибо наука и познание по самой своей природе не завершимы, а мир есть вечная проблема. 4) Если в самой структуре познания нет объективно принудительных поводов к признанию необходимости, то надо сказать, что их вовсе нет. Между тем, Ренувье делает исключение для непосредственных данных сознания10

. Для принятия их, по его мнению, не нужно никакого акта веры или воли: они сами навязываются. В таком случае что-нибудь из двух: или I) эти «данные», в которые не входит ни память, ни категория в смутном виде, ни законы мышления, суть просто ничто – фикция чистых ощущений; или II) они виртуально заключают в себе элементы логической и гносеологической необходимости. В последнем случае свобода отвергнуть необходимое суждение сводится к свободе отвергнуть его на словах из упрямства, из философского озорства. Ведь, суждение может быть невысказанным, и даже не связанным со словами, но, как умственный акт, оно все же сохранит свое значение. Таким образом, всякое познание (и непосредственное восприятие тоже) нуждается в вере, но за то ни в каком познании очевидность не сводится к вере, вера только поддерживает данную извне в самом акте суждения логическую необходимость. В своем отношении к метафизике Ренувье напоминает Конта: оба признают единственной действительностью феномены. Оба под метафизическим разумеют недоступное чувственным восприятиям: для Конта химический состав звезд объект метафизики, ибо звезды слишком отдалены от наших органов чувств. Точно так же и для Ренувье: центральные монады, «гении» недоступны нашему познанию: первые но своей миниатюрности, вторые – по отдаленности в пространстве, (жители других планет), но все же это – чувственные реальности. Сам бог или сами боги у Ренувье – совершенные, но конечные, ограниченные существа.