Новые идеи в философии. Сборник номер 14

Отвечать на заданный вопрос утвердительно возбраняет прежде всего логический характер, присущий повелевающему закону в отличие от закона природы. Природа определяет отдельный случай со стороны его качества и количества, и в совершенстве познанный закон природы содержит в общей формуле также и определенную индивидуальную ценность. Повелевающий же закон, напротив, может указывать только общие признаки повелеваемых поступков, по которым никак нельзя предусмотреть отдельный случай в его полной определенности, как бы ни конкретизировать эти признаки. Поэтому при осуществлении каждого конкретного поступка воля еще нечто прибавляет к тому, что требуется законом; закон предоставляет более или менее значительный простор ее деятельности. Особенно отчетливо это обнаруживается в случаях приблизительно определяемых поступков. Среди кантовских примеров часто приводится долг благотворительности. Но какой же закон в состоянии определить, как велика должна быть нужда, которой я обязан помочь, и сколько своих средств я должен пожертвовать для этой цели? Иезуитская казуистика есть необходимое следствие попытки дать правила каждому и на каждый случай; она стремится точно установить, какой степени нужды я должен помогать и какую часть своего дохода я должен истратить для этого. Однако и эта мораль не является последовательной до конца; в заключение она принуждена отсылать своего питомца к духовному отцу, т. е. к индивидуальному решению – совершенно так же, как уголовный закон, устанавливая границы наказания, поручает усмотрению судьи определить точную его меру в пределах этих границ.

Точно также и закон, содержащий условное приказание, может определить только общие признаки условий, при которых следует поступать таким-то и таким-то образом; вся система законов занимается лишь изолированием этих условий. В действительности, однако, они самым сложным образом перепутаны друг с другом, и любой момент жизни можно одновременно подвести под различные правила. Как же, в таком случае, скомбинировать эти правила для их применения, особенно, когда они требуют несовместимого? И в этом случае следствием попытки определить все поступки законами будет лишь хитроумная казуистика, причем, однако, вся жизнь окажется в конечном итоге лабиринтом явных исключений и запутанных «casus conscientiae», законы же повиснут в воздухе, и только в виде исключения найдутся такие случаи, к которым они будут применимы всецело и без ratio dubitandi.

Где дело идет об осуществлении цели при запутанном сочетании данных условий, там самое подробное предписание окажется недостаточным. Поступающий не может руководиться одним только логическим подведением под правило; он должен путем собственных комбинаций найти поведение, которое требуется целью. Целью всех операций полководца является победа; стратегия была бы слишком легким делом, если бы она должна была только применять к отдельным случаям определенное число общих предписаний, подобно тому, как ученик применяет грамматические правила. Искусство полководца состоит в творческих комбинациях; солдату, наряду с повиновением общим предписаниям, которые указывают ему его поведение в определенных случаях, вменяется в обязанность также повиновение отдельному приказу полководца. Однако и при выполнении этого приказа ему не возбраняется самостоятельный выбор целесообразного и индивидуальное творчество. Точно также и в мирном обществе ни одна система законов не может превратить всякий судейский приговор в одно лишь логическое подведение под понятие и сделать излишним управление в форме конкретных распоряжений. В частной жизни никакой кодекс правил не может воспрепятствовать индивидуальной оценке и решению в пользу того, что в данном случае правильно. Осуществление цели однородно с работой художника; мышление в форме подведения под понятие всегда должно дополняться мышлением в форме творческих комбинаций, и каждый закон со всех сторон охватывается понятием дозволенного, если под этим понятием подразумевать то, что не определено никаким законом. Из этого следует, что всякий поступок непременно должен носить индивидуальную печать, даже если бы по своему существу он представлял собою исполнение общих законов. Если же какая-нибудь этическая теория упускает из виду этот момент, то она, по остроумному выражению Шлегеля – есть лишь вывороченная на изнанку юриспруденция.